Венгерское радио 30 октября было реорганизовано в Свободное радио имени Кошута. А. Микоян и М. Суслов с озабоченностью докладывали в Москву, что оно работает вне какого бы то ни было партийно-правительственного контроля
[243]. 1 ноября, однако, коалиционное правительство И. Надя, остро заинтересованное в расширении каналов воздействия на общественное мнение, приняло специальное решение о радиовещании, подчеркнув, что руководство им должно осуществляться твердой рукой. Планировалось также превратить газету «Magyar Nemzet» в правительственный официоз.
1 ноября на страницах газеты «Új Magyarorsz-ág» («Новая Венгрия») классик венгерской литературы Ласло Немет, выражая довольно характерные для атмосферы тех дней настроения интеллигенции, писал о том, что весь мир «после этой ошеломляющей революции ждет от нас образцовой модели политического устройства», соединяющей воплощение социалистической идеи с венгерской национальной традицией. Между тем в последние дни октября до образцовой модели было очень далеко. С выводом советских войск из Будапешта напряженность отнюдь не спала
[244].
Еще 30 октября в ходе дискуссий на заседаниях Президиума ЦК КПСС отдавалось предпочтение поискам политических средств урегулирования конфликта. Но уже на следующий день положение изменилось. При принятии решения о применении силы сугубо идеологические соображения перемешивались с геостратегическими, в которых возобладал более привычный конфронтационный подход. Суэцкий кризис конца октября (агрессия Великобритании, Франции и Израиля против Египта, национализировавшего Суэцкий канал) был воспринят в Кремле как симптом недопустимого ослабления советского влияния в мире, побудив тем самым руководство КПСС к демонстрации военной мощи в Венгрии
[245]. «Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов – империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать… К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет», – рассуждал на заседании Президиума ЦК КПСС Н. С. Хрущев
[246]. Кроме того, антиегипетская акция трех стран, кстати, не поддержанная правительством США и осужденная многими западными, не только левыми, политиками, стала тем внешним фоном, на котором советская интервенция в Венгрии могла бы вызвать более снисходительное отношение
[247].
31 октября было решено готовить новую военную акцию, состоявшуюся 4 ноября. Правительство И. Надя, которое 1 ноября в ответ на ввод новых войск из СССР заявило о выходе Венгрии из Организации Варшавского Договора и обратилось за поддержкой ко всему мировому сообществу, было свергнуто. На смену ему пришло новое, сформированное в Москве правительство во главе с Я. Кадаром, готовое действовать в соответствии с волей советского руководства. Уже приказ № 2 главнокомандующего объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора маршала И. С. Конева «О создании и организации работы военных комендатур» устанавливал контроль за всей издательской деятельностью и средствами массовой информации. Так Венгрия вступила в новый этап своего развития, когда свободной прессе пришлось уйти в подполье и отстаивать идею независимости в принципиально иных условиях, а значительной части журналистского сообщества, занятого в подцензурной прессе (включая, главную газету кадаровской эпохи «Népszabadság»), прибегнуть к саботажу. Однако это уже предмет другой статьи
[248].
По-разному сложились судьбы представителей журналистского сообщества Венгрии 1956 года в последующую эпоху. Издатель подпольной прессы Д. Обершовски был приговорен к пожизненному заключению. Журналист М. Гимеш – главная фигура оппозиционного движения интеллигенции в ноябре 1956 года – получил смертный приговор на процессе по делу Имре Надя и был казнен в июле 1958 года. Близкий И. Надю журналист Г. Лошонци также должен был предстать перед судом, но не дожил, скончавшись в заключении в декабре 1957 года. Арестованные литераторы и журналисты были амнистированы в начале 1960-х годов. Фактически все они занимались потом интеллектуальным трудом – в отличие от лидеров Чехословакии периода «нормализации» 1970-х годов
Кадар и его окружение считали зазорным и нецелесообразным использовать интеллектуалов в качестве дворников и истопников, резонно видя в этом признак слабости режима. Всем этим людям, как правило, находилось место на периферии официальной культурной жизни. Когда в 1963 году на свободу вышел один из крупнейших венгерских мыслителей XX в. Иштван Бибо, вопрос о его дальнейшем трудоустройстве решался, как и в ряде других случаев, на Политбюро ЦК ВСРП. Видные журналисты, эмигрировавшие на Запад, уже в начале 1957 года возобновили в эмиграции газету «Irodalmi Újsάg». Некоторые из них (М. Мольнар, Т. Мераи, П. Кенде и др.) впоследствии проявили себя как историки, внеся заметный вклад в изучение венгерской революции. П. Кенде, вернувшись в Венгрию, стал в 1990 году одним из основателей Института по изучению революции 1956 года, видного венгерского научного центра в области новейшей истории.
Все эти люди, начинавшие в 1940-1950-е годы как журналисты коммунистической прессы, соратники коммуниста-реформатора И. Надя, пришли впоследствии к переосмыслению устоев собственного мировоззрения. Уже в 10-летний юбилей революции М. Мольнар приходит к выводу: дискуссия об исторической роли Имре Надя и его жизни закончилась, и его идеологические построения и система ценностей не могут далее служить отправной точкой для новой эпохи. Историками много писалось о том, что, несмотря на свою видимую неудачу, венгерская революция заставила извлечь из нее уроки обе сверхдержавы, а венгерский коммунистический режим – изменить свою внутреннюю политику. Не менее важно и другое: при всей противоречивости и всем трагизме событий «будапештской осени» отстаивание демократических и национальных ценностей в Венгрии 1956 года сохраняет значение морального примера. По справедливому замечанию И. Бибо, «будапештская осень» была не просто политической акцией с определенными целями, это была в первую очередь «революция человеческого достоинства».
Венгерский кризис 1956 года и советско-югославские отношения второй половины 1950-х – начала 1960-х годов
Проблема разностороннего влияния советско-югославских отношений на положение в Венгрии и политику ее правящей верхушки в условиях глубокого кризиса сталинистского режима в середине 1950-х годов неоднократно рассматривалась в венгерской историографии последних десятилетий в работах Золтана Риппа, Яноша М. Райнера и других исследователей
[249]. Однако введение в научный оборот широкого корпуса документов из российских архивов, в первую очередь из Архива внешней политики России МИД Российской Федерации, позволяет дополнить картину, известную из других источников, новыми существенными штрихами. Это касается среди прочего вопросов об отношении официальной Москвы к перспективе венгеро-югославского сближения, о конкретных шагах, предпринятых ею в целях разрешения венгеро-югославских противоречий на основе максимального приближения не только союзнической Венгрии, но и нейтральной Югославии к внешнеполитической линии СССР.