Таким образом, уже в июле 1956 года руководство КПСС видело опасность формирования в лице Югославии альтернативного идеологического центра в мировом коммунистическом движении, создающего реальную угрозу раскола в нем. В Кремле, однако, еще не потеряли терпения – слишком велико было стратегическое значение Югославии. Ради закрепления в Средиземноморье стоило поработать. Попытки мягко «образумить» Тито были предприняты Хрущевым в ходе сентябрьских-октябрьских встреч в Югославии и в Крыму. ФНРЮ сравнили с солдатом, идущим «не в ногу» со всей ротой (т. е. содружеством стран, строящих социализм), просили воздержаться от проявления симпатий к оппозиционерам в странах Восточной Европы и урегулировать отношения с руководствами этих стран, не в последнюю очередь Венгрии
[320]. Тито принял у себя в Белграде Э. Герё, однако возвращение венгерской делегации в Будапешт 23 октября совпало с началом мощного восстания, для подавления которого были приведены в действие советские войска, что лишь усилило ожесточенность повстанческого сопротивления.
Руководство СКЮ после нескольких дней ожиданий 29 октября в письме венгерским лидерам
[321] солидаризировалось с курсом нового правительства И. Надя на расширение национального суверенитета, возложив главную вину за создавшееся положение на прежнее руководство. В то же время в письме выражалась озабоченность в связи с угрозой анархии и возможными выступлениями реакции. В последующие дни обеспокоенность югославских лидеров происходящим в соседней стране только усилилась. К границе с Венгрией были подтянуты югославские войска
[322]. В ночь со 2 на 3 ноября на о. Бриони в Адриатике Тито, приняв вместе со своими ближайшими соратниками Э. Карделем и А. Ранковичем Н. С. Хрущева и Г. М. Маленкова, дал, как известно, согласие на советскую военную акцию в целях приведения к власти в Венгрии более «надежного», способного сдержать резкий сдвиг вправо правительства (предложенная югославами кандидатура Я. Кадара в качестве главы такого правительства не вызвала возражений советской стороны). Тито также выразил готовность, связавшись с Надем, склонить его подать в отставку, что облегчило бы реализацию советских планов, единственно способных, по его мнению, спасти «завоевания социализма» в Венгрии
[323].
Неудача с нейтрализацией Имре Надя, успевшего до своего укрытия рано утром 4 ноября в югославском посольстве осудить по радио военное вмешательство СССР, стала источником новых осложнений в советско-югославских отношениях. То же самое можно сказать и про действия советских спецслужб по депортации Надя и находившихся с ним венгерских коммунистов и членов их семей в Румынию 22 ноября после выхода их из посольства ФНРЮ
[324]. Блюдя престиж своей страны как независимой, Тито, как известно, отмежевался от устроителей неблаговидной акции, а еще до этого, выступая 11 ноября на партактиве в Пуле, к острому раздражению Москвы назвал венгерский кризис следствием советской политики (неравноправные отношения в лагере не могли не вызвать антисоветских настроений). Использование советских войск для подавления демонстрации 23 октября он счел грубой ошибкой. С другой стороны, он осудил И. Надя за уступки реакции и выразил готовность поддержать новое правительство Кадара, приведенное к власти при прямой советской военной поддержке, – надо было каким-то образом оправдать свое согласие с интервенцией, учитывая, что факт тайной брионской встречи мог быть предан гласности советской стороной. Возникшая межпартийная полемика не ограничилась закрытой перепиской
[325], перекинулась в прессу
[326]. В связи с венгерскими событиями Москва обвиняла Белград в умышленном создании затруднений правительству Кадара, а также в неспособности отмежеваться от попыток реакции использовать югославский пример в интересах борьбы против социализма. «Борба», отвечая 27 ноября «Правде», отмечала, что сталинская политика гегемонии и неравноправия в отношениях между социалистическими странами, империалистические тенденции в политике СССР неминуемо должны были вызвать антисоветские настроения, что и произошло в Венгрии.
