Так, например, в литературе получила некоторое распространение версия, согласно которой именно китайская сторона, активно выступив против советских военных планов в отношении Польши, предотвратила вооруженное вмешательство СССР во внутренние дела этой соседней страны, способное привести к самым непредвиденным последствиям для всего советского блока, учитывая масштаб Польши как не малого, но среднего по своим размерам, 30-миллионного государства, численность и боеспособность ее армии, а также настроения в польском обществе. Эта версия восходит своими истоками к комментариям западной прессы, относящимся непосредственно к периоду польского и венгерского кризисов осени 1956 года. В частности, газета «New York Herald Tribune» 27 октября 1956 года обратила внимание на то, что КПК быстрее КПСС поздравила В. Гомулку с избранием на VIII пленуме (19–21 октября) на пост первого секретаря ЦК ПОРП. На основании этого факта комментаторы делали предположение о том, что позиция Китая стала немаловажным фактором сдерживания Москвы в польском вопросе, не в последнюю очередь способствовавшим и примирению советского руководства с возвращением Гомулки на польский политический олимп после нескольких лет пребывания в опале.
Любые предположения о решающей роли КПК в урегулировании польско-советского конфликта были по душе руководителям (как и рядовым аппаратчикам) китайской компартии, поскольку вполне отвечали их амбициям – превратить коммунистический Китай в силу, вполне способную конкурировать с СССР в борьбе за гегемонию в социалистическом лагере и мировом коммунистическом движении. Именно китайские партпропагандисты в наибольшей мере приложили руку к мифологизации некоторых внешнеполитических аспектов польского кризиса. Так, уже в дни первой годовщины событий, 18 октября 1957 года, информационное агентство Синьхуа распространило свой комментарий, в котором отмечалось: граждане Польши единодушно отдают себе отчет в том, что если бы не участие компартии Китая, польские события осени 1956 года привели бы к гораздо более трагическому исходу, нежели венгерское восстание
[348]. Директор этого агентства By Ленгси в 1950-е годы был одним из главных информаторов Мао, входил в круг лиц, регулярно общавшихся с председателем КПК. Уже совсем в другую эпоху, в 1990-е годы, в Пекине были опубликованы мемуары этого деятеля, в значительной мере посвященные его беседам с Мао
[349]. Именно содержащиеся в этих мемуарах свидетельства, зачастую неподкрепленные другими источниками, чаще всего используются для обоснования версии о решающей роли Китая в предотвращении силового варианта разрешения польского кризиса
[350]. Но еще за три с лишним десятилетия до публикации мемуаров By Ленгси китайская сторона была склонна как в массовой пропагандистской литературе, так и в межпартийной переписке КПСС и КПК преувеличивать задним числом значение своего участия в урегулировании польско-советского конфликта, так же как, впрочем, и венгерского кризиса осени 1956 года.
В польской литературе последних десятилетий также неоднократно высказывалось предположение о том, что прежде всего именно противодействие Китая планам советской интервенции в Польше заставило руководство СССР пойти на компромисс
[351]. Для того, чтобы прояснить реальную, немифологизированную роль Китая в тех событиях, необходимо на основе всего комплекса доступных источников реконструировать заново конкретно-исторические обстоятельства вовлечения представителей КПК в процессы разрешения польского, а затем еще более острого венгерского кризиса
[352].
Известно, что руководство КПК (второй по своему реальному политическому весу компартии мира) неоднозначно, но в целом довольно сдержанно отреагировало на острую критику Н. С. Хрущевым проявлений «культа личности» Сталина в докладе на закрытом заседании в конце работы XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года С одной стороны, оно было в определенной мере заинтересовано в разрушении мифа о непогрешимости советских лидеров, представлявших всему миру свою модель социализма как образцовую и нередко навязывавших собственную волю другим. С другой стороны, Мао Цзэдун был явно задет тем, что его фактически поставили перед свершившимся фактом, не посоветовавшись должным образом перед принятием принципиально важного решения о прочтении разоблачительного доклада и не вручив заблаговременно его текст
[353]. Еще более существенным было то, что в критике культа личности Сталина Мао увидел критику собственных методов и угрозу собственным позициям в партии и стране. Главная газета КПК «Женьмин жибао» взяла под защиту Сталина в статье от 5 апреля, призвав соблюдать в отношении к нему необходимые пропорции и всячески подчеркивая, что его заслуги перевешивают ошибки. Перепечатка с некоторыми сокращениями этой статьи «Правдой»
[354] свидетельствовала не только о готовности КПСС откорректировать с учетом мнения КПК свою позицию в вопросе о Сталине и сталинизме
[355]; она была воспринята наблюдателями как на Западе, так и в Восточной Европе (в частности, среди реформаторски настроенной интеллигенции) как несомненный шаг назад в критике культа личности.
Свою позицию китайские лидеры довольно откровенно излагали восточноевропейским коммунистам. В сентябре 1956 года, в дни работы VIII съезда КПК ближайший соратник Мао Цзэдуна премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай имел трехчасовую беседу с делегацией Венгерской партии трудящихся (ВПТ) и от имени всего руководства КПК выразил несогласие с тем, как был поставлен вопрос о культе личности Сталина на XX съезде КПСС. Китайские коммунисты, по словам Чжоу, не всегда соглашались со Сталиным еще при его жизни. Так, во второй половине 1940-х годов они взялись за оружие вопреки мнению Сталина, считавшего их выступление несвоевременным. И победили, заставив Сталина признать свою правоту. «Несмотря на все это, сказал т. Чжоу Эньлай, китайские коммунисты не хотели критиковать Сталина открыто, оберегая престиж СССР. Он добавил, что на XX съезде ошибки Сталина следовало бы разбирать таким образом, чтобы было ясно, что его заслуги перевешивают его ошибки»
[356]. Чжоу Эньлай говорил и о том, что «на XX съезде остался невыясненным вопрос об ответственности других советских руководителей. Пока этот вопрос остается невыясненным, добавил он, трудности будут оставаться»
[357]. В беседе с венграми Чжоу неплохо обозначил лимиты критики Сталина руководством КПК – последняя по сути свелась к признанию недооценки вождем СССР китайской специфики, осуждению ошибочных советов и рекомендаций, данных им китайским коммунистам в разные годы, особенно во второй половине 1940-х годов, в условиях революции и гражданской войны в Китае.
