Процесс по делу Имре Надя в июне 1958 года показал, что любой «ревизионистский» уклон при желании можно раздуть до масштабов уголовного преступления, караемого смертной казнью, и что методы устранения политических конкурентов, вошедшие в норму при Сталине, не ушли в прошлое, они могут быть применены и теми, кто публично отрекся от мертвого вождя. Советская интеллигенция отреагировала на неправедный суд и казнь венгерского премьер-министра. Профессор С. Дмитриев записал 25 июня в дневнике: «Казнить людей за политические взгляды присуще любому недемократическому правлению: Ивану IV Грозному, Сталину, испанским королям прошлого. Присуще и современному советскому правлению. Скажут: такова природа диктатуры пролетариата; в казнях выражается сила диктатуры. Но сила ли выражается в том, что против идей применяют пушки, против критиков расстрелы? “Ревизионистов”, конечно, можно переловить, засадить в лагеря, расстрелять, облить помоями. Но взгляды их, идеология “ревизионизма” будут такими приемами побеждены?» Нет, отвечает на самим собой поставленный вопрос Дмитриев, они лишь перестанут на какое-то время внешне обнаруживаться. И только
[535].
Итак, сколь ни была массированной «обработка мозгов» в Советском Союзе, не все поддались соблазну пойти по легчайшему пути принятия готовых идеологических клише, позволили усыпить свою совесть изо дня в день повторяемыми формулами об угрозе империализма социалистическим завоеваниям и т. п. Найдя в себе силы для сопротивления мощному давлению гигантской пропагандистской машины, профессор С. С. Дмитриев и академик Л. Д. Ландау (да и не только они) сохранили тем самым осенью 1956 года честь российской интеллигенции.
Илья Эренбург и осень 1956 года. К истории взаимоотношений писателя с хрущевской партийной элитой и левой интеллигенцией Запада
Не только многогранное творчество Ильи Эренбурга (прозаика, поэта, публициста, мемуариста, переводчика), но и его общественная деятельность, вся его биография, насыщенная множеством ярких событий, по-прежнему привлекают внимание исследователей (литературоведов и историков), да и более широкой читающей публики. Продолжается публикация обширного творческого наследия писателя, в том числе его переписки
[536]. В библиотеке РАН в Санкт-Петербурге ведется работа по составлению многотомной хроники жизни и творчества писателя
[537]. Благодаря составителям хроники В. Попову и Б. Фрезинскому остается все меньше непроясненных моментов в биографии писателя. Выходят новые обстоятельные исследования биографического плана, в которых Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) предстает в контексте своей эпохи – не только как художник, но и как политик; особенно большой вклад в изучение его биографии и творчества внес Б. Я. Фрезинский
[538].
При всем обилии работ дальнейшее изучение жизненного пути писателя, а также восприятия его творчества в СССР и за его пределами не лишено перспектив, что связано с продолжающимся введением в научный оборот еще сравнительно недавно засекреченных документов из российских партийных и отчасти дипломатических архивов. Расширение круга источников позволяет не только дополнить новыми конкретными фактами биографию писателя, но и глубже изучить характер взаимоотношений советской власти с одной из центральных фигур литературной жизни СССР на протяжении целого ряда десятилетий, человеком, чья активная творческая и общественная деятельность нередко приобретала международный резонанс.
