Как явствует из документов, британское, французское и итальянское движения сторонников мира собирались выступить с общим официальным заявлением в связи с событиями в Венгрии и на Ближнем Востоке (развязанной в те же дни агрессией Великобритании, Франции и Израиля против Египта, национализировавшего в июле 1956 года Суэцкий канал и отказывавшегося идти на компромисс). Затем возникла идея сделать заявление за подписью президента и вице-президентов Всемирного Совета мира. В нем предполагалось осудить вмешательство в дела другого государства, прибегнув при этом к такой формулировке, которая не теряла бы своей силы, независимо от того, идет ли речь о венгерских или о ближневосточных событиях. Всё происходившее явно свидетельствовало о принципиально новых тенденциях в деятельности ещё недавно последовательно просоветского международного движения сторонников мира. Эти тенденции обозначились после XX съезда КПСС, сделанных на нем разоблачений сталинской политической практики, а также некоторой корректировки идеологических установок КПСС. (Речь идет о положениях отчетного доклада о мирном сосуществовании государств с различным общественным строем, возможностях предотвращения войн в современную эпоху, многообразии форм перехода к социализму, а также о более толерантном отношении к социал-демократам, что нашло среди прочего выражение в контактах советских лидеров с британскими лейбористами и французскими социалистами весной 1956 года.) Движение сторонников мира в том его магистральном течении, которое приобрело особый размах с конца 1940-х годов, с самого начала находилось, как известно, под сильнейшим влиянием официальной Москвы и активно использовалось в роли пропагандистского инструмента конфронтационной сталинской внешней политики
[581]. Однако, всерьез восприняв идеи
XX съезда КПСС, некоторые западные активисты движения мира расценили декларированный разрыв со сталинским наследием не в последнюю очередь как предоставление Москвой большей свободы самостоятельных действий тем союзникам коммунистического движения на Западе, которые ранее были связаны с центром жесткой дисциплиной. Оказавшись после хрущевских разоблачений Сталина под угрозой полной потери влияния в западном обществе, движение борцов за мир начало выходить из-под контроля Москвы, медленно отклоняться от заданной линии, претендовать на несколько большую самостоятельность. Эренбург лучше многих других в Москве знал настроения левой и в принципе симпатизировавшей Советскому Союзу западноевропейской интеллигенции и ждал от советского руководства компромиссного решения в интересах сохранения движения мира под советским влиянием.
После телефонного разговора французского литератора и общественного деятеля Эммануэля д’Астье де ля Вижери с Эренбургом активисты движения мира решили воздержаться от первоначально задуманного заявления вплоть до расширенного заседания бюро Всемирного Совета мира, намеченного на 18 ноября
[582]. Хотя писателю и удалось воспрепятствовать обнародованию заявления, весьма критичного в отношении советской политики, его изложенная в письме Хрущеву аргументация не была принята Б. Пономаревым, возглавлявшим отдел ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями. В письме, адресованном ЦК КПСС, позиция Эренбурга была названа неверной
[583]. Решением Президиума ЦК КПСС от 7 ноября советским представителям во Всемирном Совете мира было предписано не давать согласия на опубликование какого-либо документа от имени руководства этой организации, в котором действия советских войск в Венгрии рассматривались бы как вмешательство во внутренние дела этой страны. В случае же, если некоторые иностранные партнеры окажутся очень настойчивы, требуя выступления Всемирного Совета мира по венгерскому вопросу, Советский комитет защиты мира должен был сделать своё заявление, изложив официальную позицию СССР
[584].
Илья Эренбург подробно описывает в своих мемуарах обстоятельства проходившего в Хельсинки 18 ноября расширенного заседания бюро Всемирного Совета мира, где в процессе «длительного и хаотического обсуждения венгерских событий» возникла острая дискуссия относительно сути этих событий и того, насколько адекватной была советская политика. Венгерские события что-то изменили в каждом из нас, участников движения сторонников мира, пишет он. «Я видел немало сессий и заседаний, происходивших в трудных условиях, но ничего похожего на то заседание не мог себе представить. Нужно было сохранить единство движения, хотя приехавшие не только по-разному рассматривали венгерские события, но неприязненно поглядывали друг на друга». В западных странах в эти дни постоянно проходили антисоветские демонстрации. Итальянские социалисты во главе с недавним другом Москвы Пьетро Ненни требовали решительного осуждения СССР, их блок с коммунистами оказался под угрозой, происходила бурная дискуссия и внутри итальянской компартии, самой сильной из западных компартий
[585]. Кризис левого движения продолжал углубляться во Франции, где коммунистический лидер Морис Торез в отличие от своего итальянского коллеги Пальмиро Тольятти не проявлял какой-либо склонности к кардинальному пересмотру сталинского наследия. Из общества франко-советской дружбы в знак протеста против советской политики вышли многолетний лидер радикальной партии премьер-министр и министр иностранных дел времен Третьей республики престарелый политик Эдуард Эррио (совсем недавно, в 1955 году, получивший как старый симпатизант СССР основанную по инициативе Москвы Международную премию мира), великий писатель и философ Жан Поль Сартр, их поддержал и выдающийся писатель католической ориентации Франсуа Мориак. Вызывали возмущение двойные стандарты, с которыми советские лидеры подходили к событиям, происходившим в разных частях планеты. «Невозможно защищать право народа распоряжаться своей судьбой, говоря о Египте или Алжире, и отрицать это право народа в Будапеште», – замечал в середине ноября в переписке с Эренбургом писатель и критик Клод Морган
[586].
