– Так это ваша идея? – спросил я и обвел рукой мерцающие вокруг нас свечи. – Свет в ночи? Вы – свет Европы?
Людвиг горячо закивал, и глаза его засияли восторгом.
– Король – это источник света, все обращается вокруг него! – воскликнул он. – Он сам есть отражение своей сути. Не станет короля – и мир пошатнется, наступит хаос. Вы только оглянитесь вокруг, Марот! – Он показал в сторону окон. – Куда ни посмотрите, всюду война, разрушения и раздоры. Мы скатываемся в эпоху каннибализма. Поверьте, это не я сошел с ума, а время, в которое мы живем! – Он тяжело вздохнул. – Я осознаю ответственность, возложенную на меня Господом. Поэтому мне одиноко, Марот. Очень одиноко.
Внезапно я понял, что чувствовал на протяжении последних минут, что заставляло меня ежиться, несмотря на множество свечей вокруг. Что дело не в осенней прохладе, которая гуляла по комнатам, а в ощущении одиночества. Мы были совершенно одни в этом пустующем замке, среди голых стен, среди позолоты и искусственного мрамора. Не было ни смеха служанок, ни шепота лакеев, ни запахов с кухни, ни плеска воды – ничего. Когда погаснут свечи в зеркальной галерее, замок вновь погрузится во тьму. Я явственно чувствовал страх короля. Он боялся, что внезапный порыв ветра задует свечи и остваит его наедине с темнотой.
– Я нуждаюсь в друге, – прервал молчание Людвиг. – Все меня покинули. Лутц, все прочие министры, обожаемый Вагнер, даже верный Хорниг… Будьте моим другом, Марот. Прошу вас как король.
– Это… честь для меня, Ваше Величество, – пробормотал я. – Но поверьте мне, вы не один. Ваш народ любит вас. Поезжайте же в Мюнхен и покажите, что вы тоже их любите.
Людвиг снова улыбнулся, но было в его взгляде что-то невыразимо печальное.
– А король Людовик показывался своему народу? – спросил он тихо. – Барбаросса? Фридрих Второй? Все они были одиноки. Поверьте мне, король лишается величия, когда бросается к ногам народа.
Я почувствовал, что упрямство короля начинает раздражать меня.
– Вам достаточно лишь показаться! – воскликнул я. – Неужели это так трудно? Достаточно, чтобы люди вас увидели, – и вашим врагам наступит конец!
Король нахмурился.
– Я бывал на публике, Марот. Прежде. За этим последовали две войны, которых я не хотел. Министры водят меня за нос, над городами висит дым мануфактур, а люди болтают о социализме и революции. Этот мир уже не мой, – Людвиг шагал по освещенному залу, и голос его эхом отражался от стен. – Это не мое время, Марот. И если уж мне суждено уйти, то я останусь в памяти последним великим правителем. Образцом того, что воплощала в себе монархия. Последним истинным королем.
– Но, Ваше Величество… – начал я с мольбой в голосе.
Однако Людвиг лишь отмахнулся:
– Ступайте, Марот. Оставьте меня одного.
Король остановился перед окном и стал смотреть в сад. Несмотря на его рост и внушительное телосложение, он вдруг показался мне совершенно беспомощным. Как последний человек во Вселенной. Человек на Луне, лишенный света, тепла и жизни.
Я низко поклонился и, не сказав ни слова, поспешил вниз. Мне внезапно захотелось убраться прочь отсюда, прочь от этих голых стен, от этой холодной роскоши, тишины и тьмы. Я вышел на улицу и с шумом выдохнул, словно мог таким образом очистить легкие от всего скверного, что таилось в замке.
Когда я посмотрел наверх, король по-прежнему стоял у окна и смотрел на деревья.
Восковая кукла, бескровная и безжизненная.
TEG, GKRPH
Следующее утро было теплым и ясным.
Меня разбудил бьющий в лицо солнечный луч. Прошлая ночь изгладилась из памяти, поэтому я в прекрасном настроении спустился на кухню. Мария мыла посуду. Я подкрался к ней сзади и закрыл ей глаза. Она рассмеялась и стала ощупывать мое лицо мокрыми руками. Наш вчерашний спор о Людвиге, похоже, остался в прошлом.
– Прекрати, Теодор! А то я намылю тебе сюртук и нажалуюсь королю! – пригрозила Мария шутя.
– Сначала пообещай, что прогуляешься со мной, – не унимался я. – И без Леопольда. Я пообещал ему новую рогатку, если он оставит нас одних. За это я ни словом не обмолвлюсь о короле. Договорились?
– Ладно, – вздохнула Мария. – Но только на час. Мне еще белье нужно выстирать.
Я отпустил ее, и мы, как дети, побежали по траве, спустились с холма и направились к лесу, который занимал значительную часть острова. Я еще не заговаривал с Марией о ее странных визитах в Обераммергау и решил повременить с этим. Возможно, она потом сама все расскажет. А до тех пор я надеялся, что Леопольд – лишь плод скоротечной, давно охладевшей страсти и между мной и моей возлюбленной никто не стоит.
Едва мы оказались среди буков на южной оконечности острова, я снова попытался обнять Марию и поцеловать. В этот раз она сердито посмотрела на меня, и радость в ее глазах мгновенно угасла.
– Если ты за этим заманил меня в лес, то знай, что я не шлюха из подворотни! – прошипела она. – Такое можешь провернуть с другими своими девицами, но не со мной!
– Нет у меня других девиц! – запротестовал я. – Мария, я тебя совершенно не понимаю. Я хоть чуточку тебе нравлюсь?
– Больше, чем тебе кажется, – пробормотала она. – Но ничего не получится.
– Боже правый, но почему нет? Если это из-за Леопольда, то поверь…
Но она уже развернулась и побежала в глубь леса. Я покачал головой и поспешил следом. С того дня, как мы познакомились, Мария оставалась для меня книгой за семью печатями. Я всей душой надеялся, что она любит меня, но стоило мне выказать свою симпатию к ней, она сразу замыкалась в себе. Может, она по-прежнему испытывала какие-то чувства к отцу Леопольда, пусть он и оставил их много лет назад?
Вскоре я догнал ее. Мария сидела на замшелом камне у небольшого ручья и тихо плакала. Я сел рядом с ней и крепко обнял. Она вся дрожала.
– Он… он убьет меня, – прошептала она. – Я не могу, Теодор. Он меня убьет.
Оцепенев, я поспешно спросил:
– Кто? Кто тебя убьет? Отец Леопольда?
Наконец я решил открыться ей.
– Мария, послушай, – начал я неуверенно. – Я знаю о твоих тайных встречах в Обераммергау. Я… я проследил за вами, потому что ревность ослепила меня. Этот человек больше не властен над тобой. Он бросил тебя, и…
– Дурак! – закричала она вдруг, словно вне себя. – О чем ты говоришь? Ты ничего не понимаешь! Ничего!
В следующий миг рядом с нами закричала сойка. Я вскинул голову и увидел всего в двадцати шагах от нас стоящего за деревом человека. Он высунулся – наверное, чтобы удобнее было наблюдать за нами, – поэтому я сумел разглядеть черный плащ, цилиндр и трость с рукоятью из слоновой кости. Он неожиданно повернулся ко мне лицом, и у меня перехватило дыхание.
Это был Карл фон Штрелиц.
