Девушка покачала головой, но незваная собеседница в ответ только рассмеялась и, не выпуская Барболкиной ладошки, вскочила в полный рост на камень. Барболка, сама не зная как, тоже оказалась на ногах. Они стояли на скользких валунах, держась за руки, а между ними бежал ручей.
– Видишь, как весело? – Девчонка тряхнула волосами, и Барболка услышала дальний звон колокольчиков, наверное, его донес ветер. – Почему ты не танцуешь?
Танцевать на камне среди ручья, да еще когда тебя держат за руки?!
– Кто тебя держит? – В волосах девчонки вновь белели ландыши. – И кого держишь ты?
– Никого, – огрызнулась Барболка и вдруг увидела Ферека с искаженным от ярости лицом. Парень показался из-за ели, в руке его был нож. Барболка не выдержала и закричала.
– Фу, – девочка свела бровки, – он плохой. Иди вон! Вон!
Ферек остановился, словно налетел на невидимую веревку, покачнулся и исчез.
– А теперь? Теперь тебе весело? Теперь ты будешь танцевать?
Весело? Ферек исчез, но все равно было плохо… Все равно! Потому что седой господарь – хозяин Сакаци, а она – пасечница!
– Идем танцевать, – маленькая проказница вновь вцепилась в руку, – ну идем же!
Девушка сделала шаг, еще один, еще… Ландыши пахли все сильнее, тени были черными и четкими, словно в лунную ночь.
– Спой, – потребовала лохматая непоседа, – только веселое!
А почему бы и не спеть?
В синем небе радуга, радуга,
Кони пляшут, радуйся, радуйся
В синем небе ласточка, ласточка,
Ты целуй меня, целуй ласково .
А радуга в самом деле зажглась, дождя не было, а радуга горит, первая радуга в этом году.
– Танцуй! – кричала девчонка, и они кружились, взявшись за руки, и вместе с ними кружилось небо с облаками-птицами.
– Танцуй! – Радуга раздвоилась, сквозь нее пролетела птичья стая.
– Танцуй! – В разноцветном вихре мелькнуло худое, орлиное лицо со шрамом на щеке.
– Танцуй! – Это не птицы, птицы не смеются, у них нет рук, только крылья.
Танцуй, танцуй, танцуй!..
3
– Барболка, – кто-то ее тряс, потом девушка почувствовала у своих губ горлышко фляги и отпила жидкого сладкого огня.
– Жива! – Голос, такой знакомый, и как же нежно он звучит. – А я уж невесть что подумал.
«Я»? Кто – «я»? Барболка приоткрыла глаза и увидела Пала Карои. На этот раз сакацкий господарь смотрел Барболке прямо в глаза и лукаво улыбался. Светила луна, одуряюще пахли ландыши, так они еще никогда не пахли. Уже ночь? Какой странный сон ей снится.
– Что ты тут делаешь? – Сакацкий господарь отбросил фляжку и уселся на камень, подогнув под себя одну ногу. – Что-то случилось?
– Ничего, – заверила Барболка и тут же вспомнила про разорванную блузку. Девушка торопливо вскочила, прикрывая руками грудь.
– Тебя что, кошки рвали? – покачал головой Карои, его глаза больше не смеялись. – Или хуже?
– Ферек, – призналась Барболка, – только я сбежала от него. Укусила и сбежала!
– Укусила, – господарь поднял темную бровь, – кошечка закатная. И как же ты его укусила?
– За язык. – Заступнички-мученички, что за чушь она несет, что гици о ней думает?!
– Что же он делал, – удивился господарь, – что ты его за язык ухватила?
Ответить Барболка не смогла бы, даже если б захотела, потому что ее руки каким-то образом оказались на плечах Пала Карои, а губы гици приникли к ее губам, и как же это было дивно, только больно быстро кончилось. Господарь отстранился и, склонив голову к плечу, разглядывал задыхающуюся Барболку, словно диковину.
– Так было дело?
Так?! Сравнил жабу с ласточкой! Девушка замотала головой, не находя слов.
– Что же ты не кусаешься?
Он был рядом, он был совсем другим, не таким, как на дороге. И она тоже была другой. Тогда он давал деньги, а она не взяла. Тогда рядом было два десятка витязей, и все глазели на нее. Все, кроме господаря.
– Так что же ты не кусаешься? – повторил Карои, стягивая с плеча Барболки злополучную кофтенку и осторожно касаясь губами кожи. – Не хочешь?
– Нет, – все было непонятно, чудесно и страшно, и Барболка не знала, что хуже – если он уйдет или если останется.
– Нет? – Бровь снова взмыла вверх. – Но почему? Потому что тебе хорошо или потому что плохо?
– Когда хорошо, даже кошки не царапаются, – выпалила девушка, обомлев от собственной смелости.
– Царапаются, – расхохотался господарь, сильные руки толкнули девушку, она не удержалась и упала в ландыши. Встать ей не дали. – Еще как царапаются. И кусаются. А еще они мяучат. Ты будешь мяукать?
Как хорошо, что она сбежала от Ферека! Как хорошо, что уснула на этой поляне! Как хорошо, что Пал Карои ходит теми же тропами!
– Я все сделаю, как гици хочет, – прошептала девушка, – все…
– Ты сказала, – он посмотрел ей в глаза, – а я слышал. Сними все, что на тебе, и отпусти волосы, пусть летают.
Барболка кивнула. Вот так и бывает, знаешь же, что нельзя, а не можешь остановиться. И не хочешь.
Юбка упала к ногам темной лужицей, рядом легла многострадальная кофта, как же она все это завтра наденет?
– Расплети косу. – В лунном свете он был совсем молодым и невероятно, невозможно красивым.
Барболка лихорадочно вырвала и отбросила ленту, которой так гордилась, налетевший ветер подхватил освобожденные пряди.
– Волосы – это твои крылья, – засмеялся Пал Карои, – их нельзя связывать, их нельзя подрезать.
Крылья? Но разве она сейчас не полетит к огромным пляшущим звездам? Полетит!
– Ты рада? – Почему ей казалось, что у него черные глаза, они светлые, как лунные озера. – Тогда почему ты плачешь?
Разве она плачет? Не может быть, это роса.
– Весной не плачут. Весной поют. Всему свое время, пойми это, и будешь счастлива.
Она и так счастлива, безумно, невозможно, неповторимо.
– Любишь?
– Гици… Мой гици…
И неважно, что про нее скажут… Пусть… Сейчас весна, какое ей дело до осени?! Сейчас он с ней, сейчас он здесь…
– То, что мне назначено, я взял, – губы господаря коснулись сначала одного соска, затем другого, – а остальное – мужу. Или мне, если придешь.
– Приду, – выдохнула Барболка, цепляясь за горячие плечи, – куда скажешь, когда скажешь…
– Смотри же, – господарь шутливо коснулся пальцем губ девушки, – я долгов не прощаю.
4
Ручеек звенел совсем близко. Барболка подняла разламывающуюся голову. Все осталось на месте – шатровая ель, ландыши, камни, родник, не было только господаря Карои. И не могло быть. Седой витязь ей приснился, отчего же так худо? Неужели оттого, что она уснула среди ландышей?
