Голубович покивал лысиной – ладно… Ладно…
– Я хотел бы поговорить, дорогие друзья, о более важных темах. Например, об успехах Глухово-Колпаковской области в привлечении инвестиций, а не о слухах, злонамеренно распространяемых некоторыми зарубежными средствами массовой информации, что будто бы в области находится месторождении водки. – Губернатор засмеялся: – Ну, сами посудите, дорогие друзья, если уж открывать месторождение, то исключительно коньячное… И только пять звездочек…
Теперь тоже засмеялись, но не слишком дружно. Бородатенький парень в клетчатом пиджаке, неуловимо иностранного вида, поднял руку.
– Пожалуйста, – сказал лишенный секретаря Голубович, нервно оглянулся, ища секретаря, тот все, разумеется, не шел, а наши козлы не могли, блин, посадить с ним рядом хоть кого-нибудь, чтобы вести весь этот цирк с конями. – Одну минуточку, – выставил парню предупреждающую ладонь и поманил пальцем девчушку Васю. – Можно вас попросить? Поможете мне вести пресс-конференцию? Хотите быть моим временным пресс-секретарем? Исполняющим обязанности?
Вася в единый миг оказалась на стуле рядом с Голубовичем.
– Ты не пожалеешь, – послышалось это Ивану Сергеевичу или последняя в его жизни женщина действительно так жарко, так страстно и одновременно столь неслышно для остальных произнесла эти слова? Не знаем. А чего не знаем, того не ведаем. Зря врать не станем. Мы никогда… – Да! Пожалуйста! – громко произнесла девчушка, указывая шариковой авторучкой на бородатенького. – Вы! И господа! Прошу всех соблюдать регламент: две минуты на вопрос и на ответ. – Она мимолетно взглянула на губернатора – правильно? Голубович только улыбнулся: хороша девка! Он любил таких. Мы можем совершенно авторитетно подтвердить, дорогие мои: любил наш Иван Сергеевич таких теток. И по-всякому! Добрый он был! Щедрый! Веселый! Правильный был пацан Голубович Иван Сергеевич! – Прошу вас, – повторила Василиса.
Девушка в белой блузке и черной юбке с надписью по заднице «Глухово-Колпаков-ТВ» сунула под нос парню радиомикрофон.
Бородач кашлянул и произнес название одной из самых известных – да что! – самой известной зарубежной теле– и радиостанции и свое собственное имя.
– Господин губернатор! Только что над нами пролетели четыре тяжелых армейских вертолета. Через город прошла колонна военных грузовиков. Чем вызвано небывалое скопление военной техники в таком тихом и спокойном городе, как Глухово-Колпаков? По сведениям нашей радиостанции, в районе обнаружения водочного месторождения уже погибло несколько десятков человек. Спасибо.
– Спасибо, – сказал и Голубович. – Спасибо за столь приятную для сердца губернатора оценку нашего любимого города Глухово-Колпакова. Наш город действительно тихий и спокойный. А техника прошла именно для того, чтобы погибших в результате распространения злонамеренных слухов было как можно меньше. Про десятки погибших это вы бросьте! Бросьте! – он на мгновение было завелся, неприкрытая злоба исказила добрую, отеческую улыбку на губернаторском лице, но тут же Ваня наш вновь взял себя в руки. – Мы не допустим распространения слухов! Граждане иностранного государства… Я могу назвать государство – это Великобритания… Трое граждан Великобритании, к сожалению, погибли при попытке осуществить злонамеренную провокацию на территории Глухово-Колпаковской области… А наших погибли только двое… То есть, как это «только», что я говорю?! Извините, друзья мои… К сожалению, в попытке сдержать разгневанную толпу и защитить граждан Великобритании погибли двое сотрудников полиции, – он протянул руку, и тут же некто вложил в его руку листочек; Голубович прочитал: – Двое сотрудников в лице капитана полиции Широколобова и старшины полиции Слепака. – Бросил листочек. – Семьям будет оказана… И оба представлены, разумеется… После завершения очистительных работ на месте героической гибели сотрудников, администрация губернатора… моя администрация… организует выезд представителей прессы и телевидения, чтобы вы, дорогие друзья, сами смогли убедиться… И снимать там можно будет сколько угодно и что захотите, – Голубович показал фирменную улыбку. – Там рядом здание бывшего монастыря удивительной красоты… Река Нянга… Да вообще у нас природа… – тут Голубович почему-то развел широко руки, не то показывая размеры местной природы, не то желая сказать о величине рыбы, которую можно выловить в Нянге. – И если вы там найдете водку, я с удовольствием выпью вместе с вами. – Тут послышался уже общий смешок. – А что вы думаете? Губернатор тоже человек… Иногда… Может себе позволить… Мы, кстати, непременно организуем при выезде полноценное питание всех журналистов. Не сомневайтесь!.. Пожалуйста, еще вопросы! Только позвольте напомнить, дорогие друзья, – мы так быстро собрались по поводу моего чудесного воскрешения из мертвых! И вы все приехали, можно сказать – примчались в Глухово-Колпаков, чтобы посмотреть на меня, вполне живого…
– Вы! – указала на кого-то Вася под катящийся смешок, но Иван Сергеевич вновь посерьезнел.
– Тела погибших граждан иностранного государства… граждан Великобритании… будут немедленно переданы уполномоченным представителям посольства этой страны. В официальном порядке.
– Вы! – повторила Вася.
… – Вы, блин! – сказал голый Голубович, обернувшись на оседающую в проломе пыль.
– Совсем, блин, трехнулись, – сказал внутренний голос.
– Сдурели, блин? Стены зачем ломать? Тут исторический памятник федерального, блин, значения! Ну, козлы!
Саперы занялись своим делом на холме, а спецназ мгновенно рассыпался по Узлу.
Совсем скоро обнаружилось, что весь Узел, то есть – весь бывший монастырь совершенно пуст. Причем решительно все двери, в том числе и двери в храм, по-прежнему сияющий под небом златым своим куполом, были или заварены, или наглухо заложены кирпичем. Заложены кирпичем оказались и все окна двухэтажных построек, которые когда-то служили кельями монахиням, а потом – общежитиями трудкоммунарам, а еще позже стали жилыми помещениями детского дома.
– Чисто, – начало звучать в рациях. – Чисто… Чисто… Чисто…
За пустыми молчащими постройками, в самой глубине Узла, оказалась маленькая, чистенькая, словно бы недавно выбеленная часовня, метра два, не более, высотой. Лишенная креста, она больше напомнила какую-нибудь садовую постройку, когда бы возле нее на небольшом постаменте не сидела с легкой полуулыбкой женщина, прищурившаяся и, кажется, готовая вот-вот звонко захохотать. Сделанная из белого, с легким розовым оттенком мрамора, она казалась совершенно живою. Накидка покрывала ее плечи и колени, и если бы не эта накидка, женщина предстала бы сейчас совершенно голою – во всяком случае, именно так решили – каждый про себя – несколько офицеров, собравшихся возле часовни.
Подошел Голубович, и тут же оглянулся – он сказал, ясно, блин, Хелен оставаться в машине, как она сумела пройти сюда и усесться здесь на пороге? Рефлекторно, значит, оглянулся, чтобы посмотреть, осталась ли действительно тетка в машине или нет. Машины своей, находящейся далеко за монастырской стеною, разумеется, он не увидел, пригляделся и только тут понял, что Хелен перед ним – скульптура, памятник. Плохо стал наш Ванечка соображать. Все вокруг замолчали, когда Голубович выступил вперед. Взгляд скульптуры поэтому ударил прямо в него, в Ивана Сергеевича. То ли накурившись после долгого перерыва крепких и многих числом – почти всю пачку высадил – сигарет, да еще на голодный желудок, то ли уже чувствуя вполне объяснимую усталось от совершенно неординарного дня, Голубович почему-то не мог теперь оторвать глаз от мраморной копии Хелен, наверняка сейчас сидящей в машине, и все смотрел, смотрел в ее насмешливый прищур, словно бы Глухово-Колпаковский Пигмалион
[253], никогда не умевший любить, а сейчас, в наркотическом ли опьянении, в стрессе ли от ломовой усталости – поистине Бог весть – словно бы полюбивший не живую, находящуюся в двухстах метрах от него, а эту – давно мертвую.
