Книга Неистощимая, страница 30. Автор книги Игорь Тарасевич

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Неистощимая»

Cтраница 30

Светлый луч исходил из кабинета самого покойного князя Бориса Глебовича, Катиного отца. Нам с вами никак было бы не видно со стороны лестницы, но мы можем сказать, что глаз Красина глядел аккурат из кабаньего глаза, куда вставлен был окуляр – из висящей на темной деревянной стене кабаньей головы – прямо напротив камина, холодного сейчас и лишенного каминного экрана – по летней поре и отсутствию – теперь до Cтрашного суда – отсутствию хозяина. В кабинете царил полумрак, но на два кожаных кресла рядом с камином вдруг упали колышущиеся световые блики, потому что под взглядом Красина, словно под взглядом василиска, сам по себе в пустом камине вспыхнул огонь, затрещали дрова, пуская по сворачивающейся от подступающего пламени березовой коре медленную предсмертную слезу. Свет потек вверх, и над камином Красин увидел высветившуюся и тоже полную гуляющих световых пятен картину. Он узнал – Джотто, это была копия фрески великого итальянца Джотто, фреска называлась «Бегство в Египет». Красину отсюда видно не было, он не понял, что картина – самая настоящая фреска, написанная по сырой штукатурке.

Красин только успел подумать, что, вот, на картине изображено, как недавно рожденного Господа нашего увозят из Вифлеема, а на самом деле Господа увозили из самой усадьбы Кушаковых-Телепневских, из всего Глухово-Колпакова. Не очень-то религиозный и совершенно, как вы уже поняли, дорогие мои, совершенно бесстрашный Красин вдруг покрылся холодной испариной: Бога нашего навсегда увозили из этих мест, Бог нас оставлял.

Исполняя волю царя Ирода к избиению младенцев, среди которых есмь будущий царь Иудейский, по всему Вифлеему шастали стражники, алчущие избить каждого, родившегося в эту ночь. Потому Святое Семейство по дороге, указанной Божьим Ангелом, немедленно прямо из ослиных яслей двинулось в Египет, в теплый и спокойный Египет. Покорный ослик вез на себе Марию с Младенцем, Иосиф шел впереди, оглядываясь на жену с ребенком и разговаривая с попутчиками, потому что дорога в Египет, судя по всему, знаема была множеству людей, но Ангел указывал путь именно им, и можно было предположить, что – им одним, так заключил сейчас Красин по движению крылатой его, Ангела, руки, которой именно Марии, именно Марии показывал Ангел дорогу – туда, вперед, туда, в благословенный Египет. Крутые горы вставали на пути, редкие кедры на склонах не давали ни тени, ни отдохновения, но все, все непреложно говорило о том, что идти – необходимо, необходимо преодолевать горы, шаг за шагом оставлять за спиною дорогу, чтобы обрести не жизнь, но покой и, может быть, счастье. Счастье в далеком, совершенно неизвестном, чужом и, возможно, враждебном Египте. Но потом, после краткого счастья, Младенец вернется, Он придет, чтобы спасти всех нас, но Самому погибнуть. Вот почему покорность судьбе и готовность к новому горю изображалось на лике Марии, а тревога – на лице Иосифа, вот почему суровый лик Младенца обращен был не вперед, к теплу и свету, к покою и жизни, а в сторону только что покинутого Вифлеема, где всему семейству грозила смерть, где смерть и забвенье, где нет спасения – никому.

– Quoi d’autre? Venez vite! [69]

– La Fuite en Egypte, – невидимо в темноте улыбаясь, ответил Красин. – Nous n’avons pas assez de enfant. [70]

– Pour toi sera à l’avenir un enfant, mоn chère. Venez! [71]

– Nous serons sauvés [72], – уже без улыбки сказал совершенно спокойный Красин, словно бы споря с предвидевшим будущее художником. Джотто знал, что впереди – распятие и страсти, нет, не страсти одной предсмертной недели Христа, но неизбывные страсти всего мира, а Красин знал, что впереди жизнь и радость.

– Viens avec moi. Seulement avec prudence. Les murs peuvent s’écrouler. [73]

Лестница закончилась, Катя и Красин оказались внутри самого настоящего подземного хода. Стены поддерживались – Красин уже ощупывал стены – сырыми и, если бы сейчас в руках у Красина оказался бы факел, стало бы возможным разглядеть – черными, давно сгнившими бревнами и заправленными за них такими же сгнившими досками. Но и так, без факела, было ясно, что стены могут посыпаться в любую секунду. Под босыми ногами хлюпала ледяная жижа – в совершенной тьме.

– N’ayez pas peur seulement, – зашептал полностью уже офранцузившийся от всех событий сегодняшнего дня Красин. – Il pourrait y avoir des rats et des chauves-souris. Ils ne mordent pas, – добавил он явную ложь. – Perme-moi aller de l’avant. [74]

Впереди раздался тихий Катин смешок: – Хи-хи-хи… Не ври, – временно перешла Катя на родной язык словно бы в ответ на красинский французский. – Еще как кусаются. Меня в детстве знаешь, как один раз укусили!.. Alle pour moi… C’est au cours de bureau de mon père et de mon père chambre… Sauf moi, personne ne sait, personne ne… [75]

Красин с Катею не видели, да и, разумеется, не могли видеть, а мы с вами, словно бы продолжая подглядывать в потайной глазок князя Бориса Глебовича, мы можем увидеть, как в княжеский кабинет, не спеша, зашел толстый исправник, мы даже фамилию его можем вам сообщить – Морозов, а по имени Николай Петрович, исправник, значит, зашел в кабинет, за ним в дверь ломанулись было мужики, но им Морозов с грубым возгласом «Куда? Куда?» непреложный сделал знак рукою – подите, мол. И мужики – такая, значит, странность, но что было, то уж было, врать мы не станем никак, – мужики молча повернулись да вышли вон. Николай Петрович закрыл за ними двери, даже ключ с узорною выделанной головкой в замке повернул, потом прошелся по кабинету, трогая пухлыми в белых перчатках пальцами разные предметы на столе – пресс-папье, металлические перья в хрустальном стакане, бумаги, чернильницу, мраморный бюстик Вольтера и отлитое в серебре изображение сеттера, сам стол трогая, словно бы ощупывал при покупке лошадь, потом так же ощупал кресла, в горящий уставился камин, о чем-то напряженно и тяжело думая, потом так же уставился на копию Джотто, кряхтя, потянулся и попытался снять фреску со стены – разумеется, не вышло! Тогда исправник стащил с себя портупею с палашом и жандармскую шапку, украшенную огромной двуглавою медною птицей, с грохотом бросил их, не глядя, на пол и, вновь потянувшись, постукал костяшками пальцев по изображению. Потом вернулся к столу, вынул из коробки «гавану», откусил кончик, выплюнул его пред собою и, рассыпая вокруг искры, чиркнул фосфорной спичкою, закурил, спичку загасил, аккуратно положил ее в чистейшую пепельницу на столе и плюхнулся не в скрипнувшие, а просто-таки вскрикнувшие от неожиданности кресла, вытянул вперед толстые ноги в начищенных, посылающих от огня черные отблески сапогах.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация