…Он вылетает к нам, как птица,
И сам влетает в нашу сеть.
И сразу хочется кружиться,
Кричать и петь.
Прыжками через три ступени
Взбегаем лесенкой крутой
В наш мезонин – всегда весенний
И золотой,
Где невозможный беспорядок,
Где точно разразился гром
Над этим ворохом тетрадок
Еще с пером,
Над этим полчищем шарманок,
Картонных кукол и зверей,
Полуобгрызенных баранок,
Календарей,
Неописуемых коробок
С вещами не на всякий вкус,
Пустых флакончиков без пробок,
Стеклянных бус,
Чьи ослепительные гроздья —
Cinquantes, éclatantes grappes, —
Блестя, опутывают гвозди
Для наших шляп.
Два скакуна в огне и мыле —
Вот мы! Лови, когда не лень!
Мы говорим о том, как жили
Вчерашний день.
О том, как бегали по зале
Сегодня ночью при луне.
И что и как ему сказали
Потом во сне,
И как – и мы уже в экстазе! —
За наш непокоримый дух
Начальство наших двух гимназий
Нас гонит двух,
Как никогда не выйдем замуж,
Так и останемся втроем!
О, никогда не выйдем замуж,
Скорей умрем!
…Нас – нам казалось – насмерть раня
Кинжалами зеленых глаз,
Змеей взвиваясь на диване!
О, сколько раз
С шипеньем раздраженной кобры
Он клял вселенную и нас —
И снова становился добрый…
Почти на час.
Священнодействия – девизы —
Витийства – о король плутов!
Но нам уже доносят снизу,
Что чай готов.
Среди пятипудовых теток
Он с виду весит ровно пуд;
Так легок, резок, строен, четок,
Так страшно худ.
Да нет – он ничего не весит!
Он ангельски, бесплотно – юн!
Его лицо как юный месяц
Средь полных лун.
Упершись в руку подбородком,
О том, как вечера тихи,
Читает он. Как можно теткам
Читать стихи?
О, как он мил и как сначала
Преувеличенно учтив!
Как, улыбаясь, прячет жало
И как, скрестив
Свои магические руки,
Умеет – берегись, сосед! —
Любезно предаваться скуке
Пустых бесед!
Но вдруг – безудержно и сразу! —
Он вспыхивает мятежом,
За безобиднейшую фразу
Грозя ножом.
Еще за пол секунды чинный,
Уж с пеной у рта, взвел курок,
Прощай, уют, и именинный
Прощай, пирог!
Чай кончен. Удлинились тени,
И домурлыкал самовар.
Скорей на свежий, на весенний
Тверской бульвар!
Нам так довольно о Бодлере!
Пусть ветер веет нам в лицо!
Поют по-гоголевски двери,
Скрипит крыльцо…
В больших широкополых шляпах
Мы, кажется, еще милей.
И этот запах, этот запах
От тополей!
…Играет солнце по аллеям…
Как жизнь прелестна и проста!
Нам ровно тридцать лет обеим,
Его лета.
О, как вас перескажешь ныне —
Четырнадцать – шестнадцать лет!
Идем – наш рыцарь посредине,
Наш – свой – поэт.
Мы, по бокам, как два привеска,
И видит каждая из нас:
Излом щеки, сухой и резкий,
Зеленый глаз.
Крутое острие бородки —
Как злое острие клинка,
Точеный нос и очерк четкий
Воротничка.
Уса, взлетевшего высоко,
Надменное полукольцо…
И все заглядываем сбоку
Ему в лицо.
А там, в полях необозримых,
Служа Небесному Царю,
Чугунный правнук Ибрагимов
Зажег зарю.
На всем закат пылает алый,
Пылают где-то купола,
Пылают окна нашей залы
И зеркала.
…Рояль умолкнул. Дребезжащий
Откуда-то – на смену – звук.
Играет музыкальный ящик,
Старинный друг,
Весь век до хрипоты, до стона,
Игравший трио этих пьес:
Марш кукол, “Auf der blauen Donau”
И экосез.
…Под вальс невинный, вальс старинный
Танцуют наши три весны,
Холодным зеркалом гостиной
Отражены.
Так, залу окружив трикраты,
Тройной тоскующий тростник —
Вплываем в царство белых статуй
И старых книг.
На вышке шкафа, сер и пылен,
Видавший лучшие лета,
Угрюмо восседает филин
С лицом кота.
С набитым филином в соседстве
Спит Зевс, тот непонятный дед,
Которым нас пугали в детстве,
Что – людоед.
Как переполненные соты
Ряд книжных полок. – Тронул блик
Пергаментные переплеты
Старинных книг.
Цвет Греции и слава Рима, —
Неисчислимые тома!
Здесь – сколько б солнца ни внесли мы,
Всегда зима!
Последним солнцем розовея,
Распахнутый лежит Платон.
Бюст Аполлона – план Музея —
И все – как сон…
