Чужой, опасный и нетерпеливый интерес, заставлявший шевелиться волосы на его загривке, был уже привычен, и Меш не склонен был уделять ему больше внимания, чем он того заслуживал. Хотя за последние несколько часов враги – а то, что это были враги, он знал наверняка – явно сократили дистанцию. Однако теперь Меш уловил чужое дыхание и где-то впереди, не очень близко, но вряд ли по-настоящему далеко. Он оглянулся через плечо на едущую в нескольких шагах позади него Сиан и встретил ясный взгляд и чарующую улыбку, расцветшую на ее дивных губах. Секунда, краткий миг, вместивший тем не менее много больше, чем мог бы содержать даже долгий и откровенный разговор, и женщина, глаза которой только что заглянули ему прямо в душу, чуть приподняла уголки губ. На мгновение под верхней изящно очерченной губой мелькнули белоснежные клыки, и Меш задохнулся от любви и нежности. Горячая волна обдала его с головы до ног, прогнав тревогу, победив холод.
Такую улыбку – «дивный привет» – мечтает получить от любимой дамы любой кавалер. По обычаю, такая улыбка находилась за гранью приличия, потому что означала недвусмысленное приглашение и даже поощрение, если не приказ, быть решительнее. Однако н’Сиан, родившая ему троих детей, могла позволить себе и не такое, не уронив чести и не умалив достоинства. Вот только «дивный привет» был послан Мешу тогда и там, где и когда ни о каком «сладком» продолжении, во всяком случае, в ближайшие часы, и мечтать не приходилось. Но сердце дрогнуло, и душа запела, и, значит, Сиан опять угадала верно, и сделала то, что должно. Потому что «с поющей душой», как верно заметил старый пьянчуга С’Тияш, «кавалер может станцевать менуэт даже с Бледной Девой».
И ведь так уже было. Так. Почти так. Иначе. Но юная красавица, голубые глаза которой были темны от непролитых слез, робко приподняла уголки губ, и сердце Меша дрогнуло, пропустив такт.
Это случилось много лет назад. Меш шел в Железную Башню, и чутье подсказывало ему, что обратной дороги не будет. Но его дорога была «тропою Чести и Долга», и он не мог свернуть, остановиться или повернуть назад, потому что на этом пути компромиссы невозможны. И так все сложилось тогда, так мучительно и так безнадежно неправильно, что он едва не поддался искушению протянуть руку Тени. Болела душа, сердце сжимала жалость, не к себе, но к ней, оставшейся стоять у циклопической лапы Мертвого Льва, глядящей вслед уходящему навсегда Мешу. Весь долгий путь, триста метров по диагонали через мощенную старым булыжником Львиную площадь, он чувствовал спиною ее взгляд, но не посмел обернуться. Оборачиваться с Пути и так плохая примета, но посмотреть на Сиан – пусть и в последний раз – было выше его сил, тяжелее Долга, страшнее смерти.
И все-таки он оглянулся тогда. Уже на ступенях старинного дома, облицованного снежно-белым мрамором, за три шага до плиты матово-алого стекла, прикрывающей вход в штаб-квартиру тайной политической полиции империи, Меш задержал свой шаг и посмотрел через плечо назад. И он увидел одинокую фигурку, застывшую между лапами огромного базальтового зверя. Увидел ее божественно прекрасное лицо, печаль, и страх, и невыплаканные слезы в ее волшебных глазах и уже было пожалел о том, что сделал, но вдруг… Как она поняла, что триста метров для него не расстояние? Откуда узнала, что Меш видит ее так же ясно, как если бы она стояла в двух шагах от него? Что вообще, во имя Бородача,
[151] творилось тогда в ее душе?
Но вдруг робко дрогнули и стыдливо приподнялись уголки ее губ, и два белоснежных клыка на краткое мгновение показались из-под верхней губы. И сердце Меша дрогнуло, сбивая ритм, и он почувствовал, как наполняется его душа суровой силой, способной противостоять всему, что могут предложить ему, принцу Меш-са-ойру, люди и боги. Он улыбнулся Сиан, не зная, способна ли она увидеть его улыбку, и, отвернувшись, бестрепетно вошел в Башню, чтобы выполнить взятые на себя обязательства. Вот как случилось, что, выйдя из Башни через восемь дней, обласканный нежданной щедростью императора, превратившись из беглеца и изгоя в князя, он более не мучил себя сомнениями и, увидев Сиан снова, не откладывая и не стесняясь присутствия посторонних, сразу же объявил ее своей женой.
Они поженились десять лет назад, и все эти годы Меш не переставал удивляться истинному чуду их невероятной встречи и тому, что все эти годы ее Любовь и Преданность звучали в унисон его собственной Любви и Служению. Меш знал доподлинно и помнил во всех деталях, когда и как огонь любви, вспыхнувший в его гневливом сердце, победил черное пламя ужаса и вины, в которых корчилась его душа, обреченная платить цену свободы. Он полюбил Сиан, еще не зная, какая светлая и стойкая суть заключена в образе девушки-мечты, пришедшей, как ему показалось вначале, не иначе как из Мира Грез; какое мужественное и веселое сердце бьется, скрытое за дивными холмами ее грудей. Воплощение любви земной поразило Меша и зажгло его кровь, но дальнейшие события показали, что дар богов был недостаточно им оценен и понят был поверхностно, если не сказать, примитивно. Боги, в своем щедром величии, не просто спасли н’Сиан через него, Меша, и не только вернули к жизни самого Меша, используя ее, как причину и инструмент. Всеблагие даровали Мешу нечто неизмеримо большее. Они позволили ему узнать счастье истинного Подвига Любви, притом Любви Разделенной между ним, князем Мешем принцем Сиршем, и ею, княжной Сиан принцессой Вейж. За что он удостоился величайшей награды, о которой только может мечтать истинный кавалер, или, по-другому, в чем заключался промысел Вечносущих, Меш не знал. Он подозревал, однако, что такие вещи не зря случаются и неспроста остаются непостижимыми. Не дано человеку постичь такое, и правильно, что не дано. Но с тем большей жадностью пил Меш нежданное счастье любви, тем яростнее готов был защищать бесценный дар богов. «Одни боги знают, что и почему они совершают, – сказал поэт. – Люди же обязаны понимать, когда оказываются частью божественного Деяния».
– Сударыня, – мягко сказал Меш, обращаясь к Сиан. – Нам предстоит уйти с проторенных путей. С севера идет буря.
– А с востока враги, – закончила за него Сиан. Голос ее был нежен, и его можно было пить, как сладкое черное вино, пьянея, но не пресыщаясь.
– Вы тоже почувствовали? – спросил Меш, скрывая за вопросом правду об истинном положении дел.
– Да, – серьезно ответила ему Сиан. – Скоро час, как я чувствую их дыхание.
Она робко улыбнулась, как бы извиняясь за слабость своего Дара, но стесняться ей, в сущности, было нечего. Даже такой слабый Дар, каким обладала Сиан, был большой редкостью. В аристократических семьях Вайяра колдовские способности практически не встречались. Даже у женщин. Меш полагал, однако, что именно он разбудил дремавший до времени Дар Сиан. Это предположение, отнюдь не казавшееся ему беспочвенным, навело Меша на мысль, что, возможно, проблема заключалась не в абсолютном отсутствии у большинства людей способностей определенного рода, а в том, что большинству из них было не дано самостоятельно разбудить свой собственный, присущий им от рождения Дар.
Меш еще секунду смотрел на Сиан, потом улыбнулся ей и, отвернувшись, направил своего коня прямиком в лес.
