Арина забила в поисковик Костю Клыкова. Была уверена: самый юный студент психфака обязательно где-то отметился. Но нет. Ни слова. Константин, факультет психологии, самый молодой студент — ни единого совпадения. Наврал он все. Или нет? Ей то и дело вспоминалось точеное лицо юного Аполлона. Может, подъехать к факультету психологии к концу занятий? В темных очках, лицо шарфом замотать. И взглянуть на него, хотя бы издалека?
Нет. Если он правда там учится — увидит. Узнает. Поднимет на смех.
Может быть, посоветоваться с дядей Федей?
Но тот — типичный homo sapiens. Отговорит. Таблетку отберет и выбросит. «Но мне ведь и надо — чтобы кто-то мною командовал, направлял!»
Уже потянулась набрать знакомый номер. Но тут телефон зазвонил сам.
Костя? Или дядя Федя? Почувствовали, насколько ей плохо?!
Но голос в трубке был женский, вкрадчивый:
— Арина? Это вам из антикризисного центра звонят. Почему вы нас забыли? Не приходите на занятия?
Обычно, когда ее упрекали, Арина сразу начинала оправдываться. Но сейчас бухнула:
— Я приду, когда Балаев приедет.
— А Лев Людовикович уже в Москве. И сегодня вечером проводит медитацию. Количество мест ограничено, но вас, любимого клиента, мы всегда рады видеть.
Арина едва не взвизгнула от восторга:
— Серьезно? Сегодня медитация?! Да, я буду. Буду обязательно!
— Тогда мы вас ждем. В пять часов.
Вот и решение всех проблем! Да она такой эксперимент проведет — никаким Хофманам и Грофам не снилось! Усилит экспериментальное лекарство медитацией с сильным учителем. Это ведь вообще фантастика! Отчет потом тоже можно будет в Интернете опубликовать.
Сейчас три. Волшебное средство — как сообщал Интернет — начинает действовать не сразу.
Арина решительно положила в рот аккуратненько-белую таблетку. Запила водой. И, пока сознание оставалось на месте, помчалась мыть голову.
* * *
Арина не знала, какими будут последствия, но предвкушение ее измотало. Пока одевалась — теплая куртка, шарф, зима бесится, в окно бьется то ли снег, то ли град — не сводила с зеркала глаз. Вдруг сейчас фатально расширятся или сузятся зрачки? И ее остановят полицейские — у входа в метро они вечно кучкуются, цепко смотрят в глаза пассажирам. А если начнет тошнить? Закружится голова, и она упадет под поезд?!
Вызвать, пока не поздно, рвоту — и к черту эксперимент. Но прошло уже полчаса. Без толку. Препарат попал в кровь. Надо быстрее до антикризисного центра добираться. Там ей хотя бы из окна выкинуться не дадут.
Арина поспешно выбежала из дома. Миновал час. Она со страхом вглядывалась в прохожих. Боялась увидеть вместо тетки с сумкой-тележкой какую-нибудь Медузу Горгону. Но пока что все шло нормально. Единственная странность — снежинки, что летели в лицо, не холодили, а, наоборот, обжигали.
В метро стало похуже. Банкетка напротив и все пассажиры на ней вдруг, ни с того ни с сего, взмыли под потолок. Арина едва удержалась от вскрика. Она отчаянно прошептала:
— Этого нет!
И банкетка послушно вернулась на место.
А старик, что сидел рядом, проворчал:
— Есть, детка, есть. Грипп идет. Чертов февраль.
— Ерунда. Февраль кончился, — отрезала она. Хотя прежде никогда не вступала в разговоры с попутчиками.
— Кончится он только сегодня. В полночь, — зловеще проговорил старик.
И в ушах у нее вдруг зазвенели куранты. Отчетливо, громко. Сначала хриплая мелодия гимна. Потом удары. Зловещие, прямо в сердце.
Арина взвизгнула.
— Пьяная? — укоризненно взглянул дедок.
К счастью, объявили ее остановку. Арина осторожно — пол начинал качаться — покинула вагон.
От метро бежала бегом. Снег гнался за ней. Прохожие пролетали мимо — как телеграфные столбы, если из окна поезда смотришь.
Ворвалась в знакомый подъезд, выдохнула: тихая гавань!
Мир на короткое время встал на место. Стены, потолок, дверь. Зина, бессменная приемщица обуви, с очами долу.
— Намасте, Арина.
— Намасте.
Разулась, отдала сапожки.
А под потолком вдруг пролетела синичка.
Арина заморгала. На Зинаиде внезапно появилась тога, в руках лютня, голос громовой, будто церковные колокола:
— Про-ро-роходи в за-а-а-ал!
Ухватиться за стену. Удержаться. Аккуратно, Арина. Собери всю силу воли. Главное, дойти до мата и упасть на него.
Удалось.
Разговоры, мимо ходят, кто-то обращается к ней. А она — на хрустальной белой лодке. Плывет меж облаков. И радостно, и грустно. Грустно оттого, что уголок сознания понимает: никакое это не просветление. Просто чудятся-видятся разные глупости.
Но тут, наконец, запела тибетская чаша. Зазвучал голос Балаева. И в Арининой голове разом взорвалась тысяча звезд. Взрыв разнес мозг, мысли, тело на миллионы крошечных элементов. Она не видела маму, не видела никого. Только шарик Земли — аккуратный, как на снимке из космоса. Страшная боль от потери тела и безумная радость от того, что теперь она часть Вселенной. А высший разум — это просто светловолосый человек. Он сидел рядом с Ариной (хотя нет, не с ней — ее тела ведь не было!) и просто говорил. Она не понимала ни слова, но впитывала его мудрость как губка.
Медитации Арина не слышала. Ее вообще не было — растворилась, исчезла. Переместилась в другой мир.
Пришла в себя от того, что ее били по щекам. С трудом открыла глаза. Земля. Мерзость.
— Что-о-о с то-обой? — прогремел голос Балаева.
Она отвернулась. Попыталась сбежать — обратно в черное, беззвездное небо. И ей удалось. Хотя краем сознания чувствовала, как ее поднимают, куда-то ведут.
Стены кружились, ходили ходуном. То сжимались вокруг, то разрастались до размеров бального зала. Голос Льва гремел в ухо:
— Пиши!
Арина смеялась. Отталкивала его руку.
Она не понимала, что от нее хотят.
— Ты невменяема-а-а! — грохотал голос. — Пиши расписку, что была на медитации по доброй воле-е-е!
Лицо Балаева морщилось, расплывалось:
— Пиши! Нам не нужны неприятности-и!
Арина хотела сказать, что не будет никому жаловаться. Зачем? Сама виновата. Но не могла вымолвить ни слова.
— Пиши, черт возьми! — бушевал Лев Людовикович.
Ладно. Пусть. Раз надо — так надо.
Она приняла ручку, что ей совали. Вывела под диктовку гуру:
— Горошева Арина Николаевна…
Поставила подпись.
А дальше все завертелось еще быстрее. Арина чувствовала: ее засовывают в куртку, обматывают горло шарфом, натягивают сапоги. Куда-то ведут.
