Он головой покачал, хлеба кусочек в рот отправил, жует и на меня смотрит. И спокойно так, в синих глазах даже отвращения почти нет. А вот любопытства – полно. Учу-учу, все не впрок наука.
– Давно ты здесь живешь?
– Давно тебе язык во рту лишним стал? Могу и вырвать, – отвечаю ему. Тенька рыкнула из-под лавки, так служитель даже не обернулся.
– А лет тебе сколько?
– Триста в обед исполнилось.
Он снова головой качнул и усмехается, словно я что-то смешное сказала.
– Лачуге этой лет тридцать. Дерево старое, подгнившее, хоть и было когда-то смолой обработано. Так лесники делают. И подполы такие – ледянки, чтобы тушки зверей хранить. Так что, сдается мне, домик твой, ведьма, лесничий какой-то строил. Правда, уже давно здесь ничего не подправлялось толком, того и гляди крыша на голову рухнет. – Ильмир говорил неторопливо, а я есть перестала, только ковырялась ложкой, вид делала. – Вот я и думаю: раз ты сильная такая и могущественная, почему здесь живешь?
– Нравится! – оборвала я. Надо же, приметливый какой оказался.
– А может, и не можешь ты ничего, а, ведьма? – продолжил. – Может, и нет силы…
Я ладонью по столу хлопнула, за нить невидимую дернула и оборвала голос служителя, вокруг руки обернула. Долго не удержу, конечно, но вопросы в другой раз поостережется задавать. Можно и навсегда оборвать, но ни к чему силу тратить по пустякам, накажу только. Служитель рот открывал, да ни звука оттуда не вылетало. За горло схватился, синие глаза потемнели так, что ночь – светлее. А потом рот закрыл, зубы сжал, сидит, смотрит гневно. А я рассмеялась.
– Что, доболтался, служка? Как я живу – не твое дело, понял? А теперь иди, навес делай. Потом за крышу примешься, раз уж она тебе не нравится. Все, пошел вон, а то и глаза выколю да съем! И так не знаю, как сдерживаюсь!
Ильмир ушел, а я хлессу накормила кашей и тоже за порог пошла. И тут плач услышала. Далеко, у опушки самой, девичий. Так уж девица стенала, убивалась, так уж слезы лила, что я испугалась – пошла как есть, даже шаль не прихватила. Обернулась через плечо: служитель за мной бежит. Зашипела, конечно, но разворачивать не стала: вдруг беда? Так уж девица голосила!
Только когда пришли, занавесила Ильмира тенью лесной, чтобы девушку не пугать. Правда, быстро поняла, что гостья не из пугливых, раз уж саму ведьму искать пошла, не побоялась. Стояла она на тропке, зареванная, коса темная до пояса. И сама пригожая: брови черные, глаза, как омуты. Я нахмурилась, всмотрелась внимательнее и вышла из тени, показалась. Девушка как меня увидела, на колени упала, солнцем голову осеняет, а потом опомнилась, встала, шатаясь, шагнула ближе. И корзину мне протягивает. Я носом повела: яйца, маслица кусок, творог утренний, хлеба буханка да шмат сала. А еще капуста квашеная, огурчики. Неплохие дары, только я даже не придвинулась. Так и стояла, смотрела да хмурилась.
– Зачем ведьму ищешь, на весь лес голосишь? – прокаркала я. Саяна прилетела, на голову мне уселась, на корзинку поглядывая. Девица побелела, но шагнула ближе, голову вздернула.
– Просить хочу! – хрипло от слез сказала она. – Об услуге… знаю, ты можешь! – Она помялась, но я молчала, так что девица, повздыхав и сочувствия от меня не дождавшись, продолжила: – Парня я одного полюбила… сильно. Так люблю, что сил моих нет! Только… Только он и не смотрит на меня. А все на Аришку заглядывается, поговаривают, жениться хочет… А я… Нет мне без него жизни! Вот, возьми мои подарки, ведьма, и привяжи ко мне любимого так, чтобы лишь на меня смотрел! Никого больше не видел!
– Любишь, говоришь, – усмехнулась я.
– Больше жизни! – горячечно выкрикнула девчонка. Я посмотрела на Ильмира. За тенью, что я на него набросила, служителя было не видно, а голос его – у меня. Так что стоял он тихо, только хмурился.
– Так любишь, что воли лишить хочешь, – протянула я, дергая носом. – К себе, немилой, ведьминым узлом привязать. Так?
– Ему со мной хорошо будет! – убежденно сказала девушка. – Я его любить буду! А батька за меня столько приданого даст, что любой счастлив будет! Да и сама я красавица, не знаю, что Грыня в этой Аришке нашел! Вот, дары мои возьми и сделай, как я прошу!
Я обошла девицу кругом, рассматривая. Да уж, красавица, тут не поспоришь. И платье на ней богатое, все в вышивке, сапожки из тонкой кожи, с каблучками.
– И правда, хороша, – усмехнулась я. – Чем не невеста? Только дары это не твои. – Девица глаза округлила, смотрит недоуменно, а я пальцем кривым в корзинку ткнула: – Маслице с молоком от коровки, хлеб от земли… Руки твои нежные в поле не работали. Что ты сама отдать можешь? Насколько сильно Грыню своего любишь?
– Больше жизни! – снова выкрикнула она. Я поморщилась досадливо. Кидаются словами от глупости, а Шайтас-то рядом и все слышит…
– Ну, раз так, пусть по-твоему будет, – оскалилась я, не обращая внимания на гневные взгляды служителя. – Сделаю, как ты просишь. – Девица вспыхнула радостно, а я продолжила: – Придет к тебе твой Грыня, воды попить попросит… Напоишь, и твоим он станет. Полюбит пуще всех на земле. Свадебку сыграете, жить счастливо будете… – Красавица ногами перебрала, словно сбежать торопилась к милому с водицей, но я еще не закончила. – Хорошо жить будете. Целый год. А потом… Пожар случится. И ты супружника своего из дома вытолкнешь, а сама не успеешь. Вот и получится, что жизнь за него отдашь, как и хотела. Устраивает тебя такой расклад, красавица?
И расхохоталась, глядя на ее перепуганное, побелевшее лицо. Саяна закаркала, присоединяясь к моему смеху, так что и не понять, где я каркаю, а где ворона.
– Так что, красавица, давай ладонь, скрепим договор кровью, и беги к своему Грыне! – шагнула я к ней. А она от меня, да так шарахнулась, что чуть в жухлую траву не повалилась. Трясется, губы посинели. И как кинется прочь.
– Нет, я передумала, – завопила на весь лес, – не хочу!!!
Я еще похохотала ей вслед, а потом присела, отвела осеннюю листву, освобождая след, оставшийся от изящных девичьих сапожек. Примерилась, да и плюнула на него. И заговор нашептала. Завтра же красавица сыпью покроется, волосы полезут, и изо рта смрад пойдет. Чтобы мысли глупые больше в голову дурную не лезли. Через месяц пройдет все, но до того момента пусть сидит у батьки под боком, трясется за красоту свою да боится людям показаться. Авось поумнеет.
Саяна снова хохотать начала, да и я усмехнулась. Корзинку подхватила, Ильмиру всучила. Зачем добру пропадать? А сама развернулась и пошла в лес, делами своими заниматься. Служитель снова за мной увязался, да я тенью прикрылась, невидимой стала. Надоел, в спину таращится, пусть лучше крышу латает, а то не сегодня завтра сбежит, а мне зимой опять мерзнуть…
* * *
У березы моей еще одна веточка сухая появилась. Я ее в ладонях подержала, надеясь оживить, но не смогла. С другими деревьями такое получалось, а вот с этим – нет. И знаю ведь, а все равно каждый раз стараюсь, на чудо надеюсь. Глупая я.
