Он прикрыл глаза, словно в один миг сил лишился. Опустил плечи, так что захотелось обнять его, объяснить! Да только не могу я…
– Обманула, ведьма, – тихо проговорил он.
А потом открыл глаза и с такой ненавистью посмотрел, что вокруг сапог мужских тени лентами заклубились, словно он в змеином гнезде стоял. И так больно стало от этой ненависти, от отвращения, от злости, что я даже клинок его не остановила. Только Тенька кинулась, завыла, когда сталь в мою грудь вошла, Саяна закричала-закаркала, а я и не почувствовала почти… Он прямо в сердце метил, да говорила я, что клинок предаст однажды. Он и предал: дрогнул в руке, ниже сместился. Я упала, хлесса ко мне кинулась, лес зашумел отчаянно. И Северко налетел, все ж хороший он старик… Да только вокруг Ильмира уже тень Шайтаса крылья расправила – огромные, черные, свет солнца не пропускающие.
Глупый служитель… Омут искал. Так нет дороги в Омут. Потому что везде он. Там, где душу свою предашь, на части расколешь, там в Омут и провалишься.
А служитель клятву, мне данную, нарушил, суженую убил, вот Шайтас и обрадовался, раскрыл объятия, поманил к себе. Долго ждал, демон, да терпеливо.
Только этого я уже почти не видела, потому что провалилась в темноту.
Часть 2
– …тихо, Тенька, не скули, сейчас молока налью…
Я осторожно приоткрыла глаза и снова закрыла из-за рези в глазах, хотя в сторожке было пасмурно. Лишь одна свеча на столе горела, освещая неровным желтым светом мою убогую конуру. Тенька тявкнула, Саяна каркнула, и я снова подняла веки. И с изумлением воззрилась на мальчишку Таира.
– Очнулась? – обрадовался он. – Ну, наконец-то! Я уж думал, ты никогда в себя не придешь!
– Ты здесь откуда? – хрипло прошептала я. И закашляла.
– Я ж тебя искал, а потом ворону увидел, она меня к твоему домику и привела, – мальчишка вздохнул. – А ты лежишь, и крови река. Я уж думал, лиходеи напали, убили.
– Да уж, лиходеи… – прошептала я. – Воды дай.
Он поднес осторожно к моим губам кружку, и я с наслаждением отхлебнула.
– Я ж уже думал Лельку не слушаться, в деревню тебя нести, – как ни в чем не бывало продолжил Таир. – Все делал, как она велела, а ты все в беспамятстве! Три седмицы уже!
Я водой поперхнулась, закашлялась.
– Какую Лельку?
– Так сестрицу твою! – округлил глаза мальчишка. – Лельку! Ту, что в березе живет! Запамятовала, что ли?
– Ты видел Лелю?! – изумилась я. Попыталась сесть, но в груди заныло, заболело, и паренек придержал меня за плечо, глянул грозно, по-взрослому. – А ну, лежи! Куда вскочила? Зря я, что ли, тебя выхаживал?
У меня просто рот открылся от услышанного. Да так, что никак закрыть не могла.
– Таир… – слабым голосом протянула я. – А ты меня какой видишь?
Он смутился, даже чуть покраснел.
– Нормальной, – буркнул парень. – Две руки, две ноги. Голова. Рыжая.
– А рога? – шепотом уточнила я. – А хвост?
Он озабоченно потрогал мой лоб, веко мне оттянул, заглянул, поморщился.
– Ох, беда с девкой… – словно не мальчишка, а старый дед, протянул Таир. – Умом тронулась.
Я подняла руки, осмотрела свои черные когти, носом с бородавкой повела. Дела…
– Таир, а тебя не смущает, что Леля в березе живет? – еще тише поинтересовалась я.
Парень мне заботливо так тряпицей лоб протер, повязку на груди осмотрел, хмыкнул довольно. И пожал плечами беззаботно.
– Не-а. Я с младенчества такой. Вижу то, что другие не видят, так что ж? Лелька хорошая, веселая, хоть и береза. А у нас в замке дед живет, во то хрыч! Как начнет ругаться, уши в трубочки закручиваются. Но его тоже никто, кроме меня, не слышит.
Я только глазами хлопала от изумления. Понятно, что у мальчишки сила светлая да душа чистая, вот он суть и видит. Таких знахарей на земле мало совсем, может, и вовсе Таир – последний.
– Ты обо мне говорил кому-нибудь? – прохрипела я.
– Что я, совсем глупый? – обиделся парень. – Да и Лелька строго-настрого запретила! Только не сказала, что с тобой приключилось. Переживает сильно.
Я все-таки приподнялась на локтях, села. Осмотрела свою повязку на груди. Это получается, что паренек меня перевязывал, пока я тут без памяти была? Переодевал? Он, кажется, понял, о чем я думаю, покраснел отчаянно, словно маков цвет, а потом вздернул подбородок.
– Я и за мамкой ухаживал, когда она помирала, – хмуро выдавил он. – Не впервой мне. Хорошо хоть ты очнулась, это все Леля мне говорила, чем тебя поить и что делать. И ничего в тебе необычного нет, все как у всех.
– Тебе-то откуда знать, как у всех? – снова округлила я глаза. Нет, этот мальчишка меня точно с ума сведет! – Мал еще, чтобы знать что-то!
– Я не ребенок! – надулся он, сверкнул гневно очами, а они у него зеленые, словно слива незрелая. – Пятнадцать весен встретил! Мужчина уже!
– Мужчина, мужчина, – улыбнулась я. – Самый настоящий.
Он посмотрел с подозрением – думал, насмехаюсь, но потом успокоился и тоже улыбнулся.
– Ты лежи, а я пойду Лелю проведаю, обрадую! Больно уж она волнуется!
– Веточек сухих много стало? – вскинулась я.
– Нет, пара всего… – негромко сказал Таир. Помялся, видимо, спросить хотел, но не стал, махнул рукой. Натянул шапку беличью и старый овчинный тулуп, потоптался на пороге.
– Только вставать не вздумай! – наказал строго. – Я вернусь, кормить бульоном буду!
– Дома тебя не хватятся, кормилец? – не удержалась я.
– Не-а, – ухмыльнулся мальчишка. – Там до меня дела никому нет. А вставать не смей! Или тебе… – он снова потоптался, – по делам надо? Ну… по надобности?
– Не надо, – хмыкнула я, а паренек снова покраснел.
Тенька рыкнула довольно, облизнулась. И за мальчишкой потрусила. Я же говорила, что она за молоко душу продаст, а этот паршивец ее каждый день поил, видимо… А я на стену откинулась и задумалась.
Безотчетно как-то тронула колечко на груди. Так и висело там. Не забрал, значит, служитель. В груди заболело, и не от раны. Что уж тут говорить, сердце он мне ранил, да не клинком.
И от этой боли ни настойками, ни травками не излечиться.
* * *
Мальчишка вернулся через час, отряхнул подошвы от снега, похлопал руками по тулупу. И по-свойски в лачугу прошел, загремел в закутке тарелками.
– Кормить буду! – известил он.
Я усмехнулась. Да уж, хороша ведьма. То служитель в моей норе хозяйничает, то мальчишка пришлый. Эх, нелегкая, ведьмы путной – и то из меня не вышло!
– Из чего суп? – хрипло спросила я, когда паренек присел рядом с тарелкой.
