– Я стараюсь.
– И обращайтесь, если нужна будет помощь, – снова помолчал. – А на Велену… не обращайте внимания. Вы хорошо справляетесь со своей работой, и она это знает.
– Разве?
– Да.
– Вы давно знакомы с княжной? – не удержалась я.
– С детства, наши отцы дружили. Но я много лет не видел Велену, потому что рос в Обители. А снова встретились недавно, этой зимой, она мне очень помогла… Я благодарен ей за то, что в трудную минуту Велена оказалась рядом, предложила свой кров и помощь. Не обижайтесь на нее, Вересенья, хотя это трудно, я понимаю. Она не очень счастлива, оттого и ярится на всех…
– Да отчего ей несчастной быть? – возмутилась я. – Молодая, пригожая, дом полная чаша!
– Одинокая, – мягко сказал Ильмир. Синие глаза снова стали задумчивыми.
– У нее ведь есть вы, с чего же ей от одиночества тосковать? – охрипшим голосом спросила я.
– Боюсь, я не лучший выбор… Худший, вернее, – негромко сказал Ильмир. – И Велена это поймет со временем.
– Кажется, она вас любит.
Он опустил голову, отвечать не стал, лишь улыбнулся криво и невесело. Уж не знаю, какие отношения были между ними, но в любовь Велены Ильмир, похоже, не слишком верил. А отчего – мне рассказывать не стал.
– Еще раз спасибо вам. И простите, вы устали, а я вам отдыхать мешаю.
– Ничего подобного…
– Доброй ночи.
Я постояла, глядя ему вослед и раздумывая. Значит, с детства знакомы. И не только с княжной, но и с братом ее наверняка. Моим супругом венчанным… Вот так шутки у судьбинушки, сколько ни крути тропки, а все равно приведут туда, куда тебе на роду написано.
* * *
Через два дня мы собирались всем поместьем на ярмарку в Ивушки. Велена расщедрилась, выходной всем выделила, хоть и болтали дворовые, что доброта эта подозрительна, как бы боком нам не вышла. Будь моя воля, я бы в лесном домике осталась, по лесу прошлась да в баньке попарилась неторопливо, но Леля и Таир загорелись нежданным развлечением, так что я устыдилась. И то верно – дети ведь, а живут со мной, как зверьки неразумные, ничего не видят хорошего. К тому же княжна велела на торжище выбрать новые ткани для занавесей и скатертей, присмотреть сундуки да перины для ложа. Так что развлекаться будут детишки, а я снова на княжну работать.
Предстоящие гулянья воспринимала с опаской: отвыкла я за восемь лет от толпы людской, что тут говорить. Как-то боязно было. Со стаей волчьей или косолапым в буреломе повстречаться – не страшно, а веселье и празднование – пугали. Но Лелька носилась по дому как скаженная, вприпрыжку, так что я отказать не посмела. Таир хоть и молчал, но тоже глазами блестел задорно, предвкушающе.
До Ивушек добрались на телеге, с конюшими. Уже на подъезде стало заметно городское оживление: замелькали цветастые платки на женских головах, красные вышивки на платьях, сапожки да кафтаны – на франтах. Полетели ленты в девичьих косах, кое-кто и первыми цветами украсился, венками или просто травинками и веточками. Голоса стали звонче, шаги веселее, а стоило въехать на главную улицу, так и вовсе телега встала, окруженная толпой. Так что мы слезли и осмотрелись изумленно.
На ярмарку в Ивушки съезжается весь окрестный люд: из Заозерья, Мутных Канавок и Отрадного Дола, из маленьких весей и лесных деревенек. Приезжали на телегах и обозах, топали пешком, чтобы загодя занять место на торжище. Кто поухватистее да побогаче – располагались под крытыми навесами, а остальные – рядами на земле. И чего тут только не было! Ряды со скотинкой: коровками и поросятами, цыплятами и гусятами, кроликами в плетеных корзинах и жующими козами. Дальше разложились крепкие мужики с уже забитыми тушками и бабы с дарами своих огородов: стрелами зеленого лука, кудрявой петрушкой, душистым укропом, острым и хрумким редисом. У иных красовались уже и первые пупырчатые огурчики, у других стояли крынки со свежим молоком, яичками и домашним творогом. Здесь же помешивали поварихи кашу в больших закопченных котелках, подвешенных над кострами. И все желающие могли за медяк отведать ее – рассыпчатую, обжигающую, сытную. А если в кармане еще что-то звенит, можно за дополнительную денежку добавить в угощение мед с орехами, засушенные ягоды или свежее маслице. А то и прикупить сахарный крендель, запить молоком или пенным сбитнем. Мужички толпились у кувшинов с медовухой, дети носились гурьбой, ошалевшие от всеобщего веселья. И все это пестрое, многоголосое, разношерстное море шумело, смеялось, ругалось, пело, мычало, хрюкало и порой заходилось то детским плачем, то хохотом.
В стороне от снеди торговали тканями и поделками, лентами и плетеной обувкой, а еще дальше уже играли бродячие музыканты, острили шуты и зазывали в свои кибитки кочевницы в алых платках и браслетах.
– Туда давай! – потянула меня за рукав Лелька. – Смотри, Шаи, там представление!
За плотной стеной спин представления видно не было, лишь можно было догадаться о нем по раскатам смеха и подбадривающим выкрикам.
– Лучше туда! – загорелся Таир и потянул меня в другую сторону. – Там горняки приехали, будут настоящие расские клинки показывать! Представляете? Оружие воинов!
Я посмотрела на детишек и вздохнула.
– Ни туда, ни туда. Идем перины выбирать и скатерти, а потом развлекаться.
– Шаи! – в один голос завопили «братишки».
– И молча! – прикрикнула я.
– Ну, сестричка, мы не хотим перины! – Хитрая Лелька подластилась кошкой, чмокнула в щеку. А Таир еще и ножкой шаркнул, стервец. – Ты иди за перинами, а мы тут постоим! Ни на шаг не отойдем, честное слово!
И улыбки у обоих, словно два начищенных медяка сияют!
– Ладно, оставайтесь, – вздохнула я. Понятно, что без этих двух хвостиков скорее управлюсь. – Но отсюда – ни ногой, поняли меня? Уйдете – отхлещу крапивой обоих, не посмотрю, что не дети малые! Да так, что три дня сидеть не сможете! Вот, возьмите медяк, купите себе по кренделю.
– Ни ногой! – заверили меня детишки и рванули в толпу, пока я не передумала.
А я с ворчанием отправилась в торговые ряды. И растерялась поначалу. Меня, привыкшую к тишине леса, оглушила какофония звуков: торговки орали наперебой, предлагая ткани и ленты, ругались, кричали, спорили до хрипоты с покупательницами и хохотали с покупателями. Глаза разбегались от многоцветия узоров, от искусных вышивок и ярких лоскутов, невесомых кружев и пуховых шалей. Повздыхав, свой лес вспоминая, я прижала крепче кошель с княжьими медяками да окунулась в торговлю.
Времени прошло немало, от разговоров я охрипла, да ноги загудели, как от долгой ходьбы. Передала все купленное прислужникам Велены, наказав в поместье в целости доставить. И отправилась своих ребятишек искать. Уже и ушла почти из торговых рядов, но мелькнуло что-то, словно звездочка, вот я и остановилась, оглянулась.
У самого края, в стороне от ярких шатров, стояла женщина. Невысокая, в простом платье, голова вдовьим платком повязана. Товары свои на земле разложила, на мешке из-под картошки. Я шагнула ближе, присела, рассматривая. Диковинные у нее вещи были: свистульки деревянные – грубые, некрасивые. Браслеты из цветных ниточек – с узелками и узором дерганым, неровным, картинки вышитые – маленькие и нелепые, куклы-берегини из лоскутков и соломы, речные камушки и ракушки, обвязанные веревочкой, чтобы носить на шее. Много всего лежало на холстине, и разложено было заботливо, но все равно заметно, что неумелое и некрасивое. Только в каждой вещице словно живая душа. Светлая, чистая, яркая. Такой браслетик на руке сильным оберегом станет, оградит от злого взгляда, защитит от роковой случайности. В ненастье поможет укрытие найти, в голодный день – пропитание. А свистулька такая пусть и звучит плохо, но душу согреет да успокоит.
