Плавать я умела, и неплохо – все-таки не зря провела столько времени у родни на острове Святого Симона. Но попробуйте продержаться на воде в полном наряде английской яхтсменки, который был на мне, тем более что левая рука у меня ужасно болела.
Что произошло потом, помню смутно. Помню лишь, как ко мне подошла шлюпка, и как чьи-то сильные руки втащили меня в лодку. Я упала на ее дно и почувствовала, что лежу на чем-то мокром и мягком. Открыв глаза, я увидела перед собой мертвое лицо Виктории. В глазах у меня потемнело, и я упала в обморок.
Когда я пришла в себя, то уже лежала нагая на столе, наполовину прикрытая простыней, а русский врач деловито осматривал мою руку.
Тут вернулся Алекс, и я очнулась от своих воспоминаний.
– Простите, но про любовь я нашел только вот это, – и он протянул мне странное издание «Гордости и предубеждения», почему-то не в кожаном переплете, как обычно, а в бумажной обложке. – И вот вам еще Евангелие, – Священное Писание было в твердом переплете из какого-то странного материала. – Да, и вот еще Шекспир, – и он положил передо мной на стол потрепанный томик «Гамлета», тоже в бумажном переплете.
– Спасибо, – Я был благодарна Алексу за его услугу.
– А вот и фильм, – он взял лежавшую на моей тумбочке продолговатую коробочку с какими-то квадратиками. Потом нажал на один из них, и на черной картине напротив моей кровати вдруг появилось изображение синего моря, белого песчаного пляжа и пальм – почти как на острове Святого Симона, где я так любила купаться.
– Как красиво! – я попыталась захлопать в ладоши, но тут же сморщилась от боли в поврежденной руке.
– Болит? – участливо спросил он. Я отрицательно покачала головой, и он продолжил: – Да нет, это еще не все.
Алекс улыбнулся и открыл какую-то плоскую коробочку, которую тоже принес с собой. Достав серебристый диск, он сунул его в узкую щель под черной картиной, потом дал мне ту, первую коробочку:
– Вот сюда нажимайте, если вам захочется остановить фильм, – пояснил Алекс. – Сюда – чтобы выключить Ти-Ви. Сюда – чтобы сделать погромче, а сюда – потише. А вот так, – он нажал на кнопку с треугольником, – мы запускаем фильм.
В Ти-Ви (так, я поняла, называлась та странная картина) вдруг заиграла музыка, и картинка сменилась на четыре слова: «Gone With the Wind».
16 (4) августа 1854 года.
Аландские острова. Крепость Бомарзунд
Елизавета Тарасовна Бирюкова,
корреспондент ТВ «Звезда»
– Странно, – удивленно сказал Юра. – А Лиза сказала, что передала… – и он вопросительно посмотрел на меня.
Юра – это мой шеф, Юрий Иванович Черников, легенда нашего телеканала. А я – его заместитель. Юра меня берет с собой всюду, кроме действительно горячих точек, где бывает опасно. Я, конечно, протестую каждый раз, когда меня оставляют дома, но это так, для проформы – ведь ежу понятно, что погибать в какой-нибудь задрипанной Сирии мне почему-то не очень хочется.
А тут намечался круиз на Карибы, а до того – визит в несколько скандинавских столиц. Так что вот она я собственной персоной. Елизавета Тарасовна Бирюкова, в девичестве Орлик, тридцати четырех лет от роду, уроженка славного миста Житомир, но жившая сначала в Киеве, а когда мне исполнилось пять лет и моему отцу предложили должность в Москве, туда он и отбыл вместе со всей семьей и соответственно со мной.
В девяносто первом отец задумал было вернуться в Неньку, ставшую нэзалэжной. Но каким-то чудом он сумел откусить кусок приватизационного пирога и остался в Москве. А через пять лет его не стало – какие-то разборки между своими. И мама выскочила замуж за другого, да с такой скоростью, что у меня невольно возникла мысль, что этот другой скрашивал ее досуг еще в те времена, когда мой папахен крутился, как белка в колесе, зарабатывая на брюлики мамане и на разнообразные секции, вояжи и просто репетиторов для меня.
Мой новый отец продолжал баловать и маму, и меня, а когда мне исполнилось шестнадцать, я, прикинув, что пора и мне протиснуться поближе к его кошельку, уложила его к себе в постель. Сделать это оказалось не так уж и трудно. Так я стала его второй сексуальной партнершей, вплоть до того момента, когда поступила на факультет международной журналистики в МГИМО, куда меня «папик» устроил через какие-то свои связи. На тот момент мамочка с моим новым папочкой жили на Рублевке, а мне была куплена квартира в Москве, которая поначалу служила сексодромом для многих моих однокурсников и однокурсниц.
Вскоре, увы, ко мне переехала жить мамочка – видите ли, ее милый друг Алешенька нашел себе новую пассию, в два раза моложе ее и с ногами до ушей, зато, по маминым словам, «с отвислыми буферами и толстой задницей». Мамину попу, конечно, худой тоже не назовешь, зато ее грудь и в сорок четыре смотрелась весьма и весьма неплохо. Но Алексей Иваныч клюнул на молодую дуру.
Через пару месяцев он позвонил мне и пригласил встретиться. После ресторана без вывески, где готовили получше, чем в «Арагви», и пары часов на роскошной кровати под балдахином в еще одной его московской квартире на Мясницкой, он мне сказал, что после меня ему с матерью стало не интересно. «Знаешь, твоя мамаша лежит в постели, как гипсовая статуя с веслом. Да еще у нее при этом такое выражение скуки на лице…» Новую свою мамзель он тоже описал не в самых лестных тонах – но, как он сказал, «на этот раз мне хоть ума хватило на ней не жениться, а то знаешь, сколько пришлось отдать при разводе…»
У мамы действительно теперь водились весьма неплохие деньги, крутые тачки – «порше», «бэха», – куча ювелирки… А еще на нее была переписана квартира, в коей я и обитала. Так что отжать ее у матери у меня возможности не было, и мой домашний «сексодром» закончился, похоже, навсегда. Вскоре она нашла себе одного грузина, чуть постарше меня, и жизнь в квартире стала для меня совсем невыносимой. – Грузинчик этот пытался, конечно, и ко мне подбить клинья, но он мне был абсолютно неинтересен.
Поэтому я вскоре выскочила замуж за Ваню Бирюкова, моего сокурсника – у него родители уехали то ли в Камерун, то ли в Сенегал, где работали в посольстве. А квартира осталась в его полном распоряжении. Брак наш распался через неделю после выпускного вечера. Ваня поехал в Питер на собеседование на какой-то тамошний телеканал, а после оного так торопился к своей супружнице, сиречь ко мне, что успел на обратный самолет аж на два часа раньше. И застал меня in flagrante delicto с бывшим моим отчимом, который наведался в гости, как он делал время от времени, когда мужа не было дома. Так что оказалась я в той самой квартире с балдахином – с условием, что, пока я там живу, буду ублажать Алексея Иваныча, когда последний будет наведываться в Первопрестольную.
Он же и устроил меня по знакомству на тогда еще новый телеканал «Звезда». Сначала дела у меня шли ни шатко ни валко – на экране я ни разу не появилась, делала работу, которую считала ниже своего достоинства. Зато через два года, когда на канал пришел Юра Черников и ему нужны были сотрудники, я каким-то чудом сумела подсуетиться и устроилась к нему. Впрочем, чудо было вполне рукотворным – я переспала несколько раз с мужиком, который был ответственным за комплектование его съемочной группы. Потом, когда заартачилась одна наша весьма могущественная администраторша, про которую ходили слухи о розовом колере ее предпочтений, то пару раз пришлось порезвиться и с ней. Последнее мне было несколько противно, но что ни сделаешь ради хорошего места!
