Про Юру Черникова уже тогда ходили легенды. После школы он провоевал два года в Афгане, где, по слухам, был снайпером. На День Победы и на День воина-интернационалиста он надевает свои награды. Там есть и парочка орденов (не спрашивайте, какие именно – я в такой ерунде не очень-то и разбираюсь) и медаль «За отвагу» – ее ему дали, по слухам, вместо Героя. Ну, и еще какие-то медали, советские и афганские.
Впрочем, про свое пребывание «за речкой» он рассказывать не любит. Вернувшись, он поступил в МГУ на факультет журналистики, где и женился на девушке с факультета иностранных языков. Как по мне, то у нее ни кожи, ни рожи. Но Юра в ней души не чаял и сделал с ней четырех детей, а пятым он усыновил своего крестника, сына одного из своих афганских друзей, когда последний с женой попал под раздачу при каких-то разборках в лихие девяностые.
Работать с ним было одно удовольствие. Но когда я попыталась затащить его к себе под одеяло, он мне прямым текстом заявил, что, дескать, женат, жене не изменяет и изменять не собирается. Да тут еще и папахен после очередной бурной ночи посмел мне намекнуть открытым текстом, что достоинства мои начали уже показывать признаки того, что и они подвластны времени, и чтобы я не забывала, что больше я ему не родственница. Что он сам полностью облысел и растолстел настолько, что уже при всем желании не может рассмотреть свое достоинство, я ему говорить не стала – лучше пока не сжигать мосты. Тем более что он дал мне целых три месяца на выселение. Денег на свои четыре угла у меня не было, и я выскочила замуж за Леньку Иванидзе – того самого, который мне когда-то помог устроиться к Юре, и переехала с Мясницкой в самое что ни на есть Южное Бутово.
За несколько последних лет я превратилась из рядовой сотрудницы в Юриного заместителя и нередко даже сама вела программы – Юра готовил меня в полноценные корреспонденты. Но с мужем мне не слишком повезло – тот, как оказалось, был не просто слишком любвеобильным. Выяснилось, что он не прочь был крутить любовь не только с женщинами, но и с мужчинами. Впрочем, ради квартиры, пусть и в Бутово, я терпела его похождения, а Ленька мои. Так что все было не так уж и плохо.
А пару дней назад в Стокгольме я впервые увидела это ничтожество – Николаса, блин, Домбровского. Сначала, конечно, он мне понравился – высокий, статный, неглупый, да еще и американец. И когда у нас появился почти целый свободный день, я попросила его показать мне Стокгольм, в котором он, как оказалось, уже успел побывать, хотя и давно.
Он поводил меня по Гамла Стану, потом мы зашли в музей «Васы» – в музей современного искусства меня не тянуло – после чего я спросила, нельзя ли вместо этого где-нибудь искупаться. Он зашел в магазин, купил там плавки и повез меня на озеро Меларен, что в черте города. Я, конечно, загодя надела на себя весьма откровенный купальник, а на пляже, увидев, что большинство местных дам загорали топлесс, тоже сняла лифчик, после чего попробовала прижаться своей, еще довольно красивой грудью к этому америкэн бою. А тот, скотина, от меня отстранился и сказал, что, дескать, находит меня привлекательной и все такое, но пока, мол, к большему у него нет желания, и он не склонен форсировать события. Вот когда мы узнаем друг друга получше, тогда все может быть. Сволочь, ненавижу!
Потом, после того как мы перенеслись во времени в прошлое, Юра пригласил его к себе и предложил создать газету «Голос эскадры» и телеканал для распространения новостей в местных сетях на кораблях. Ник согласился, после чего они снизошли до того, что предложили мне брать интервью у дам. Тоже мне – нашли девчонку на побегушках… У меня до сих пор в ушах слышится Юрин голос: «Коля, ты мужик талантливый, я тебя научу всему, что сам умею!» А обо мне он, гад, ни слова не сказал.
Договорились голубки до того, что Юра будет играть первую скрипку при описании военных действий и в общении с людьми титулованными. Ну, а Ник – со всеми прочими.
После того как французы капитулировали, мы отправились в цитадель, где после генерала Бодиско Юра решил поговорить с Чарторыйским. Юра вообще весьма неплохо говорит по-французски – его жена, видите ли, специалист по-французскому и так его натаскала, что его даже сами французы часто принимают если и не за своего, то уж за какого-нибудь квебекца точно. Но Чарторыйский, как оказалось, по-французски говорит весьма хреново, и Юра послал меня за Ником – мол, тот, кажется, говорит по-польски. Я же сказала ему, что Ник сожалеет, что не сможет прийти. Буду я еще его карьере помогать… Вышла минут на десять, постояла и вернулась.
А после интервью мы встретили Ника, которому Юра попенял, что тот не пришел. Ник удивился – мол, мне никто ничего такого не передавал. И вот теперь Юра смотрел на меня с искренним недоумением. Я собралась с мыслями и сказала ему с кокетливой улыбкой:
– Юрочка, ты, наверное, меня плохо понял. Я ж тебе тогда сказала, что Николаса просто не нашла…
14 (2) августа 1854 года.
Дорога на Гельсингфорс
Капитан Васильев Евгений Михайлович
Как я и предполагал, после того как нашу технику переправили на другой берег Финского залива, императору вдруг захотелось вместе с нами отправиться в Свеаборг. Напрасно мы убеждали его не делать этого, ссылаясь на неудобства, связанные с такой поездкой. С царями спорить тяжело, а с Николаем Павловичем – в особенности.
Поняв всю бесперспективность дальнейших препирательств, я в конце концов махнул рукой, лишь посоветовав императору взять с собой плащ-епанчу, чтобы сберечь мундир от пыли и грязи.
– Господин капитан, – с усмешкой сказал мне Николай, – если бы вы знали, сколько мне пришлось попутешествовать. Причем далеко не всегда в карете Придворного ведомства. Доводилось мне ездить и в обычных дрожках, и в санях, и верхами. В 1830 году во время путешествия в Финляндию сломались дрожки, на которых я ехал. Я пересел на запасные, но и они сломались. Пришлось забраться в обычную чухонскую крестьянскую телегу. И вот на ней-то я, наконец, благополучно добрался до Гельсингфорса.
Мои канцеляристы как-то подсчитали, что в год я проезжаю в среднем по пять с половиной тысяч верст. Помнится, как-то раз по дороге из Пензы в Тамбов при спуске с крутого косогора ямщик не притормозил лошадей, и мой экипаж перевернулся. Я отделался переломом ключицы, а вот бедняга-камердинер, сидевший рядом с этим ямщиком-разиней, серьезно покалечился. А сколько было еще разных дорожных приключений… – Николай махнул рукой.
В общем, пришлось провести с императором краткий ликбез, как следует вести себя во время движения на броне бэтээра. О том, чтобы предложить царю место внутри, речи и не шло. Во-первых, Николаю, учитывая его рост – 189 см – было бы там просто тесно. И во-вторых, августовское солнце припекало не на шутку, и ехать на броне, с точки зрения комфорта, было гораздо приятней.
Император, как опытный наездник, забравшись на боевую машину, быстро нашел на ней удобное для сидения место. А на мои предостережения насчет сотрясений и рывков во время движения, он ухмыльнулся и сказал, что сидеть в седле во время скачки коня во весь опор гораздо опасней.
