– Вы, небось, никакой не шляхтич! – усы у моего однофамильца вздыбились, как у мартовского кота.
– Вот, – и я показал ему печатку. Тот осмотрел ее, сбавил обороты, но все же продолжил качать права:
– Тогда вы тем более предатель – предали само звание польского дворянина. И я стыжусь того, что нас с вами соединяют кровные узы. Ох, если бы знал генерал Домбровский…
– Как вы, наверное, слышали, генерал Домбровский потом перешел на русскую службу и был назначен императором Александром польским сенатором. Ладно, у меня есть к вам пара вопросов, родственничек. Почему вы вдруг начали стрелять по английской яхте?
– Мы обязаны были показать, что поляки не сломлены, несмотря на то что вы нарушили все методы ведения войны. А что там оказалась английская яхта – так их сюда никто не звал.
– А что, у вас не было никаких шансов попасть по одному из наших кораблей, вас не волновало?
– Нет! – мой однофамилец снова гордо подкрутил усы и вызывающе посмотрел на меня.
– Ну, хорошо, – вздохнул я. – Кстати, довожу до вашего сведения, что яхта называлась «Герб Мальборо», и что на ней находился один из сыновей нынешнего британского герцога Мальборо.
Гоноровый шляхтич вдруг сильно побледнел.
– Пане, мы же родственники. Ни в коем случае не пишите про это в вашей газете! Если об этом узнает герцог, мне несдобровать! Меня накажут во Франции, а может, и выдадут Англии…
– Ладно, сделаю все, что смогу, – вздохнул я и подумал, что нужно бы задать вопросы о польских частях в составе союзнического корпуса и о его собственной биографии. Но находиться рядом с ним было весьма противно. И не только из-за его слов – от него так шмонило несвежей одеждой и немытым телом, что хоть нос зажимай. Похоже, что мылся он еще в прошлом году, если вообще мылся когда-либо. И кто после этого грязное быдло? Я покрутил носом и сказал:
– Никифор, отведите, прошу вас, пана Домбровского в его апартаменты. Пане кревны (родственник), до видзеня (до свидания)!
16 (4) августа 1854 года.
На борту учебного корабля «Смольный»
Домбровский Николай Максимович,
замглавы медиахолдинга «Голос эскадры»
После интервью или, скорее, допроса моего горе-родственничка, мы с Юрой еще раз обсудили план наших дальнейших действий. Я предложил такой вариант: поговорить с хозяином яхты и его американским гостем, Юра же переговорит с Кольцовым и Сан-Хуаном, а Лиза – с американкой. Юра заворчал, что, дескать, пора и мне учиться военному делу, и что неплохо бы и мне поприсутствовать при его интервью. Но, подумав, все же согласился с тем, что события развиваются так стремительно, что лучше нам пока разделиться.
– Но с императором Николаем Павловичем я тебе сачкануть не дам, – строго предупредил он меня.
Когда мы сообщили об этом нашем решении Лизе, та сразу же стала кочевряжиться, дескать, ее английский слишком плох, и что лучше будет, если она поможет Юре, да и вообще почему именно ей интервьюировать здешних жеманных кукол. Тот посмотрел на нее внимательно – похоже, что и его она начала доставать своими художествами. Но тут вмешался я:
– Да ладно, Юр, не хочет – не надо. Эта… как там ее… Аннабелл? Или Мейбел? Имечко, как у какой-нибудь старой девы… Она ведь вроде сейчас на «Королеве»? Вот и поговори с ней. Или, если хочешь, я ею займусь.
Как ни странно, Лиза сразу согласилась:
– Ладно, мальчики, давайте лучше уж все-таки я. Справлюсь как-нибудь.
Юра улыбнулся:
– Молодец, Лиза. Пойми, в здешнем обществе репортер-женщина будет восприниматься мужчинами несколько неоднозначно. А дамы расскажут тебе такое, что репортер-мужчина от них никогда не услышит. И далеко не все здешние женщины – жеманные куклы, как ты их назвала. Многие из них – и в высшем свете, и среди народа – весьма сильные и незаурядные личности.
Он отправился на «Королев», а вскоре катер вернулся и доставил нас с группой на «Смольный», где в данный момент и находились наши англо-американские друзья.
Первая, кого я увидел в медблоке, была капитан медицинской службы Лена Синицына. На небольшом банкете в вечер нашего прибытия в Стокгольм меня почему-то посадили рядом с ней. Это была красивая зеленоглазая девушка с обалденной фигурой и длинными светлыми волосами. Весь вечер, в промежутках между профессиональной деятельностью, я потихоньку влюблялся в нее и потом попросил об интервью для моей передачи.
Но первые же ее ответы поставили крест на моих, еще весьма смутных, планах. Во-первых, она оказалась замужем. Во-вторых, у нее уже было двое детей. В-третьих, хоть она и выглядела, как будто ей еще нельзя употреблять алкогольные напитки (как известно, возраст для распития таковых в Америке наступает только после двадцати одного года), она была меня старше на несколько лет. В-четвертых, ну что уж греха таить – я потом узнал из разговора с одной из ее медсестер – она в муже и детях души не чает и ни разу не была замечена в каких-либо романах с мужчинами.
Тем не менее мы с ней как-то сразу сдружились. И, что ни говори, приятно иногда иметь в друзьях красивую женщину без всякого сексуального подтекста… Даже если нашей дружбе всего-то пара дней.
– Леночка, привет! – воскликнул я и поцеловал ее в румяную щечку. – Ты, как всегда, само очарование!
Конечно, в Америке меня многие тамошние дамы, тьфу ты, женщины могли бы за такой комментарий – затаскать по судам. Но я уже привык, что в России это не преследуется. Тем более что слова мои были вполне искренними.
Лена звонко рассмеялась:
– Так-так… Почему-то у меня возникло смутное предположение, что ты здесь оказался вовсе не из-за обаяния моей скромной персоны. Колись, тебе нужны американец с англичанином?
– Ну да, а откуда ты это узнала?
– Если б это был кто-нибудь из французов, приехал бы Юра – он получше тебя парле на этом ихнем франсе. Есть, конечно, свои, русские, из крепости, есть и пара англичан с кораблей, но мне показалось, что тебя больше всего заинтересуют именно эти.
Лена засмеялась. Ох, смех ее такой мелодичный… Ну, да ладно, хороша Маша, да не наша. Хотя, конечно, муж и дети у нее остались в будущем. Я вдруг заметил – глаза у нее красные и припухшие, а тени вокруг них просвечивают даже сквозь макияж. И напускное веселье – именно напускное. Она смеется, а в глазах тоска…
А вот меня в будущем если кто и ждет, так разве что родители в далекой Америке да госпожа Симоньян с вопросом, куда это я пропал и почему нет репортажа из Хельсинки.
Я хотел приобнять Лену за плечи, но она сказала мне с вымученной улыбкой:
– К англичанину я тебя не пущу, он еще не отошел от наркоза. А вот к твоему соотечественнику, пожалуй, можно. Он, конечно, весь в гипсе, но удалось обойтись без хирургического вмешательства. Только ненадолго – даю тебе на все про все только пять минут.
