– Так уж и в матери. Какая у нас разница – два-три года?
– Чуть поболее. Да и, как ты сам знаешь, женщинам не задают такие вопросы. Ладно, скажи лучше сразу, чего надо.
На самом деле, конечно, я была его старше всего на четыре года, но он мне очень напоминал моего Коленьку, которому сейчас там всего лишь восемь лет. Воистину многие мужчины так и остаются мальчишками. Не все, конечно, мой Петя – совсем другое дело, но очень и очень многие.
– Лен, мне передали с «Королева», что к тебе привезли Мейбел Катберт, – произнес Николай, смущенно отводя взгляд.
– Привезли… Я ее еще не видела, она Юре досталась. Пришлось руку ей загипсовать.
– Можно мне к ней? – Николай покраснел, как школьник, которого похвалил строгий учитель.
– Видишь ли… Вот какое дело, – мне очень не хотелось говорить с Колей на эту тему. – Она Юру попросила, чтобы тебя ни под каким соусом к ней не пускали. Именно тебя.
Лицо Николая изменилось, веки его чуть задрожали, как у моего Кольки, когда он пытается сдержаться, чтобы не заплакать. Да, похоже, влюбился молодой человек… Невзирая на укольчик ревности – когда он узнал, что я замужем, он успокоился мгновенно, – я сжалилась над ним и предложила:
– Ладно, если хочешь, передам ей от тебя записку. Может, передумает…
Он достал из своей сумки блокнот, начал чего-то писать, вырвал листок, скомкал, начал писать вторую записку, третью… Потом жалобно посмотрел на меня и уныло промямлил:
– Бесполезно все это, она даже читать не будет. А главное, я даже не знаю, в чем я виноват!
– «Молчи, устал я слушать. Досуг мне разбирать грехи твои, щенок», – процитировала я. И когда он удивленно на меня уставился, добавила: – Похоже, не учили тебя в твоей Америке басням Крылова. И чтоб ты знал: для нас, женщин, часто не важно, в чем именно мужчина виноват – «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Часто, кстати, буквально.
Посмотрев на него и увидев, что у бедного мальчика уже предательски заблестели глаза, я сжалилась и прервала свой поток красноречия:
– Ладно, давай сделаем так. Поговорю я с ней, узнаю, в чем дело. Только вот еще что. Я тут краем уха услышала разговор двух девиц из ваших, телевизионщиц, про то, что ты с Машей провел бурную ночь. Это правда?
– Ночевали в одном кубрике – иначе просто места не было. На разных кроватях. И никакого hanky-panky, – этого слова я не знала, но сразу поняла, о чем он говорит, – у нас не было, поверь мне.
– Да верю я, верю, – устало сказала я. – Я и тебя знаю, и ее – ее даже лучше, чем тебя. Ни она мужу не изменит, ни ты к замужней не полезешь. Как ко мне тогда перестал клинья подбивать. Верно ведь?
Ник густо покраснел, а я поцеловала его в щеку и сказала:
– Но вот не исключаю, что некая, скажем так, добрая душа донесла девушке эту информацию. Ладно, не дрейфь, поговорю я с твоей красавицей, посмотрим, чем дело кончится. Ты где будешь?
– Еще часа два-три на «Смольном», у себя в кубрике. Буду работать над номером.
– Вот и хорошо. Если что узнаю, зайду к тебе. Но ничего обещать не могу, – сказала я. – И выше голову, скаут!
– Ладно, я буду ждать, – уныло сказал Николай, попрощался со мной и поплелся к себе в кубрик. А я пошла вниз с твердым намерением поговорить с этой заморской прелестницей.
Но как назло, меня ждали два новых пациента – курсант с температурой за сорок и еще один британский юнга – над этим хоть и не надругались, но избивали его, похоже, все, кому не лень. Левая рука была когда-то сломана и неправильно срослась, на теле сплошные гематомы, ну и далее по списку… Я почувствовала, что все больше начинаю ненавидеть английских военных моряков. Руку пришлось заново ломать, потом снова составлять кости, гипсовать. Хорошо еще, другими травмами занялись мои курсанты… В общем, у Колиной пассии я оказалась только через четыре часа.
Постучав и услышав разрешение войти, я шагнула в небольшой двухместный кубрик. На кровати у окна лежала девушка. На первый взгляд, серая мышь – немного опухшее лицо, не самая большая грудь, худая если не как жердь, то близко к этому. Но присмотревшись, я подумала, что если ее приодеть и чуток подкрасить, то будет очень даже ничего.
– Здравствуйте, мисс Катберт, меня зовут Елена Синицына, я – главный врач.
Ее лицо вдруг покраснело, губы задрожали, и она процедила сквозь зубы:
– Слышала я про вас. Это у вас роман с этим проклятым репортеришкой, не так ли?
Я посмотрела на нее абсолютно спокойно:
– Какой еще роман? Мы с ним друзья, не более того. У меня, знаете, и муж есть, и дети. Не скрою, что сначала Ник мною заинтересовался. Но узнав, что я замужем, интерес сразу погасил.
– Ну да, у вас и муж, и дети, и мальчик на стороне. Но не бойтесь, у него и еще подружка есть. Какая-то Марша. Не ревнуете?
– Маша? Его сотрудница? Можете не беспокоиться – и с ней у него ничего нет.
– И опять вы врете. Они вместе ночь провели, мне Лиза все рассказала. Как и про вас тоже.
Ага, подумала я. Теперь мне стало понятно, откуда ноги растут. А девица, разгорячившись, гневно выпалила мне:
– Да и Лизу этот похотливый янки пытался изнасиловать, когда они по Стокгольму гуляли, а она ведь замужем. Она все мне рассказала.
И тут я расхохоталась.
– Лизу? Изнасиловать? Николай? Видите ли, голубушка, многие видели, как она вернулась с прогулки, и поверьте мне, платье у нее было в полном порядке, ни царапин, ничего, у Николая, кстати, тоже. А вот потом она напилась и начала орать своим приятелям, да так, что слышно было по всему коридору, что, мол, он повел себя как последний гомик, и она ему еще покажет… Обиделась на то, что не захотел он ее!
Девица вдруг смутилась. Похоже, я наконец-то подсознательно выбрала правильную тактику, хотя меня это и правда рассмешило. А та вдруг спросила:
– А что это такое «гомик»?
– Ну, это человек, которому не нравятся женщины, – я решила не рассказывать юной глупышке, какие в Америке и Европе двадцать первого века встречаются мужчины, и чем они занимаются.
– А зачем ей было нужно, чтобы он ее захотел? – немного подумав, сказала Мейбел.
– Поговорите лучше с ее коллегами – они вам выдадут на-гора список ее любовников. А меня это, знаете, никогда не интересовало.
Та задумалась.
– Скажите, а у вас с ним точно ничего не было? – жалобным голосом произнесла она.
– Нет, конечно, – я посмотрела в глаза девице. Та смутилась.
– Я вам почему-то верю. А у этой Марши? Или Маши?
– Не могу себе этого представить, честно вам скажу. Я знаю и его, и ее. А вот про вас он спрашивал. Чуть не плакал, когда я его к вам не пустила, – я пристально посмотрела на притихшую Мейбел.
