– Сказала, что денег она транжирит и правда многовато и что им было бы не худо почаще выходить ужинать вместе. И танцевать, – она испустила долгий вздох. – Ты себе не представляешь, какие ужасы я узнаю о людях.
– Почему ты не говоришь им правду?
– Потому что правда мыла не продаст. Все должно быть легко, весело и развлекательно. Дай им надежду, детка! – заключила она гулким баритоном мистера Филипса.
– И чем ты тогда отличаешься от этих ушлых жуликов с Сорок Второй? Ты же настоящий талант, Шеба. Тебе нет нужды притворяться.
Эви села и прожгла его взглядом.
– Я не для того притащилась на вечеринку, чтобы выслушивать от тебя нотации, Сэм Ллойд. Ты вообще тыришь бумажники! И не надо делать вид, что ты лучше меня.
– Я-то? Я точно и вор, и мошенник. Но не ты, детка. Тебе, к несчастью, не все равно, я тебя знаю.
– Нет, не знаешь, – отрезала Эви, снова падая назад. – Ты только так думаешь, потому что ты – мой фальшивый жених. Никто на самом деле никого не знает. Все мы – просто бруски пирсовского мыла; расхаживаем тут, такие чистые и блестящие, а останутся от нас все равно одни обмылки.
– И что же тогда реально?
– Не знаю, Сэм. Я больше ничего не знаю. И… не хочу об этом даже думать.
Вечер стремительно сдулся.
– Ну, пока ты еще не совсем в сопли, красавица, мне нужны твои профессиональные услуги.
Эви расхохоталась и зааплодировала – о-чень мед-лен-но.
– Надо было сразу догадаться. Казалось бы – ан нет! Ты сегодня на шоу не явился, так что я тебе тоже ничего не должна. И ты до сих пор не рассказал мне, что случилось!
– Прости, куколка. Мне правда очень жаль. Я в последний момент получил весточку от канарейки.
– От кого?!
– Ну, от моего… как ты там его окрестила? От жутика.
– А, от этого… – Эви сдула со лба загулявший локон.
– Он вообще почти никогда сам на связь не выходит. Это я его всегда ищу и на голове прыгаю. А тут он мне сунул под дверь записку: приходи, дескать, в радиомагазин к девяти.
– Надеюсь, там, по крайней мере, передавали мое шоу, – проворчала Эви. – Ну? И что ты в итоге узнал?
– А вот это самое смешное. Он так и не явился.
– Что-то многовато этого стало в последнее время, – заметила Эви.
– Когда я туда добрался, магазин стоял темный и запертый. Я бы легко вскрыл замок, но если бы меня на этом замели, это вряд ли бы укрепило твою репутацию – жених Провидицы-Душечки, и вдруг за решеткой, – сказал Сэм. – В общем, мне это не нравится. Пованивает чем-то скверным.
– Просто у тебя чересчур буйное воображение.
– Куколка, когда мое воображение буянит, оно это делает на темы, которые в приличном обществе почему-то не принято обсуждать. Я думал, ты-то уж тут на моей стороне.
– Ну, прости, Сэм, – смягчилась Эви. – Я честно не хотела тебя обижать.
– Мне нужно узнать правду.
Об услугах Сэм обычно не просил. Если ему чего надо, он или заплатит, или так возьмет – никаких кто кому должен, никаких ниточек, за которые можно потом подергать. Так что ему стоило буквально всех душевных сил протянуть Эви снова чертов документ.
– Пожалуйста, а? – Слово явно было незнакомо его языку и неохотно оттуда слетело. – Пожалуйста, ты могла бы попробовать еще раз?
Столь кроткая мольба разбередила сердце Эви.
– Хорошо, Сэм. Давай сюда, я посмотрю, что можно сделать.
Она села и похлопала по дивану рядом с собой.
– Дуй сюда. Я не кусаюсь. Если, конечно, ты петь не начнешь.
Сэм благодарно плюхнулся рядом. Эви взяла бумагу и вдарила по полной, но как бы она ни старалась, ничего не приходило, решительно ничего. Злая и с кружащейся головой, она бросила лист.
– Все равно спасибо, детка, – сказал Сэм, подбирая его.
– Нет, я так легко не сдамся! – прорычала Эви и попыталась снова выхватить его, но Сэм живо сунул бумагу во внутренний карман пиджака.
– Нет, куколка, все в порядке. Я… давай я отведу тебя назад, на вечеринку.
– Сэм! – Эви вспрыгнула с дивана и сшибла со столика бюст какого-то римского полководца с недовольной физиономией. – А ну, стоять! – Она успела подхватить скульптуру в последний момент. – Вот, хороший мальчик!
Брови Сэма полезли вверх.
– Слушай-ка! У тебя все еще есть та фотография от Анны Поло… Пала… короче, от Анны, которая Анна?
Сэм вытащил бумажник и извлек из его загадочных складок снимок.
– Это же просто я с мамой…
– Да знаю я, знаю. Но попытаться-то стоит, а?
Сэм расплылся в улыбке.
– Узнаю мою девочку!
– И вовсе я не твоя девочка, – отбрила Эви, борясь с улыбкой.
Картинка поначалу тоже оказалась несговорчивой, но Эви однозначно не собиралась проигрывать еще раз. Она сосредоточивалась, пока во тьме что-то не забрезжило, и тогда потянулась за этой искрой и раздула ее в пламя. Перед ней предстала женщина с каштановыми волосами, собранными на затылке в узел, и густыми, темными бровями: Эви сразу же поняла, что это и есть мама Сэма. В руках у Мириам была эта самая фотография, которую сейчас держала она.
– Я ее вижу, – сонно пробормотала Эви.
– Правда? – В голосе Сэма разгорелась надежда.
– Она красивая, Сэм. Правда, очень.
Эви старательно дышала: вдох, выдох… постепенно погружаясь, отпуская себя, давая лучше разглядеть картинку. Первое воспоминание было совсем простое и короткое: маленький Сэм сидит рядом с мамой, а она запускает пальцы ему в шевелюру. Мало на свете вещей посильней материнской любви – вот ее-то Эви здесь и почувствовала. Что бы там Мириам Любович ни втирала тем людям в костюмах, а сына она любила – очень любила. Примерно как ее собственная мама любила Джеймса, что, в свою очередь, неизмеримо больше, чем она когда-либо любила Эви. Неправда, что у родителей нет среди детей любимчиков, – еще как есть, и Эви была не из них. Боль от этого воспоминания протолкалась сквозь алкогольный угар и кулаком сжала ей сердце, грозя пустить весь сеанс псу под хвост. И Эви в знак протеста нырнула в тайную историю фото еще глубже.
Красивая комната с мраморными полами, c тяжелыми хрустальными люстрами, рассыпающими острые радуги, со стенами, увешанными дорогущими на вид портретами дорогущих на вид людей. В комнате были дети. Одни сидели за столами и рисовали картинки или отвечали на вопросы каких-то взрослых, другие пытались украдкой выпутаться из тугих парадных воротничков; одна маленькая девочка играла с куклой.
Но где же Сэм? Здесь ли он?
И тут же она увидела его: вон он, сидит за столом в углу; мама стоит у него за стулом и выглядит встревоженной и нервной. Напротив Сэма Эви увидела давно покойную невесту Уилла, эту Ротке Вассерман. Она вытащила из колоды карту, показав ее Сэму рубашкой.
