– Я так и знала! Я сразу почуяла что-то настолько же ненатуральное, как этот твой акцент.
– Эй!
– Я знаю, что ты чокнутая, Эвил, но рада, что все-таки не настолько. Так я была права насчет вас с Джерико?
Эви повесила голову.
– Это было всего один раз. О, Тэта. Из меня такой ужасный друг. Самый худший на свете!
– Ну, у тебя и самомнение. Что, корону на тебя за это надеть? Не дождешься, – проворчала Тэта, крепко затягиваясь сигаретой. – Если ты правда втрескалась в Джерико, не забудь сказать об этом Мэйбл. Если он на самом деле на нее не запал, она может на тебя за это обидеться.
– Ох, может! Ты еще не знаешь Мэйбл. За этим вечно разбитым сердцем скрывается целая фабрика по производству злобы.
– Ну, целую вечность она дуться не будет – особенно если ты сэкономишь ей несколько месяцев тщетных попыток строить глазки парню, которого она все равно не получит.
– Но что, если Джерико мне недостаточно нравится? Не так, по крайней мере, как я нравлюсь ему… или он – Мэйбл. Тогда получится, что я пудрила ему мозги. Играла с его чувствами и отбила у Мэйбл просто эгоистического каприза ради, – Эви натянула одеяло до подбородка. – И еще этот Сэм…
– Так, а Сэм что? – прищурилась Тэта.
– Иногда, когда Сэм притворяется, что влюблен в меня, мой живот вытворяет странные вещи.
– Прими суспензию магнезии, и дело с концом. Слушай, лучшее, что ты можешь сделать с Сэмом, – это сыграть свою роль и забыть о нем. Знаю я этот типаж. Да у него через двадцать минут уже другая помидорка на локте висеть будет.
– Я тебе не помидорка!
Тэта затушила сигарету в бокале.
– Эвил, я тебя знаю. Ты уж с этими мальчиками как-нибудь разберешься. Вот честно, это в тебе самое неинтересное. А у нас сейчас есть проблемы поважнее.
– Это да, – сказала Эви, садясь. – Генри. Спасательная бригада выдвигается.
– Встретимся на этой заумной лекции в полвосьмого. И в полвосьмого значит в полвосьмого, детка. Восточное стандартное время. А не эвионильское фирменное во-сколько-угодно-только-не-вовремя.
– Кто бы говорил, – возмутилась Эви. – Уж тебя-то никогда нет в театре ко времени.
Тэта сунула сумочку под мышку, распахнула дверь и придержала ее ногой, натягивая перчатки.
– Признаю, я люблю иногда поддать Уолли жару. Но для своих друзей я всегда и везде вовремя.
– Да? Ну… – Эви запнулась. – А я зато дым не пускаю!
– Уверена? – Тэта приняла изящную позу в дверном проеме. – Давай подожжем тебя и посмотрим?
Эви швырнула в нее подушкой, но подруга оказалась быстрее. Подушка стукнулась о дверь и присоединилась к остальному мусору на полу.
В пятнадцать минут девятого Эви выскочила из такси на углу Шестьдесят Четвертой и Сентрал-Парк-Уэст и бегом кинулась к лестнице Нью-Йоркского Общества Этической Культуры. Тэта окатила ее кровожадным взглядом, стоя на фоне закрытых дверей.
– Я сказала, в полвосьмого, – рявкнула она, хватая подругу за руку и втаскивая в фойе. – Скажи своим, что тебя нужно учить не говорить со сцены, а время определять, по часам.
– Ну, прости, прости. Просто в последнюю минуту мистер Филипс поймал меня и попросил считать кое-что для кузины его жены. Боссу говорить «нет» я плохо умею, – выдохнула Эви, пропихиваясь сквозь двери в холл, где их уже ждала Мэйбл.
Тут Эви наградили вторым за вечер выразительным взглядом, хотя у Мэйбл он вышел не столько кровожадный, сколько просто рассерженный.
– Оу. Привет, Мордочка. Не знала, что ты тоже идешь, – поздоровалась Эви.
– Я случайно налетела на Тэту на выходе и, поскольку все равно собиралась на лекцию, предложила пойти вместе. Она сказала, ей сны и бессознательное нужны для актерского мастерства, – поделилась Мэйбл.
– Ага. Для актерского мастерства. Для него самого, – поддакнула Эви, принципиально не глядя на Тэту.
– Правда, лекция уже началась, и вахтер мне сказал, что внутрь нельзя абсолютно никому.
– О, не стоит беспокоиться. Предоставьте это мне, – и она грациозно подплыла к человеку на дверях. – Здравствуйте, я – Эви О’Нил… Провидица-Душечка?.. Тоже нет? Мне так жаль, что мы опоздали – я, понимаете ли, навещала детскую больницу и…
– Мне очень жаль, но мы никого больше не пускаем, – он возвышался перед дверью, как айсберг.
– Но я же Провидица-Душечка! – сияя, сообщила Эви.
Когда это не произвело на него никакого особенного впечатления, она попробовала объяснить:
– Ну, я читаю предметы с помощью потусторонних сил, понимаете? Даблъю-Джи-Ай? Я из пророков!
– Тогда вы должны уметь считывать время по часам, – сказал он, тыкая пальцем в афишу мероприятия. – Боюсь, вы опоздали, мисс. Входа нет.
Оказавшись на улице, Тэта гренадерским шагом двинулась вниз по ступенькам, свирепо пыхтя сигаретой. На середине лестницы она развернулась к Эви.
– Я же тебе сказала, в полвосьмого!
– Да, мы это уже выяснили, – пробурчала та и уставилась на двери с выражением полного недоумения. – Этот парень никогда не слышал моего шоу!
– Ну, и что мы будем делать теперь? – осведомилась Тэта, скорее у неба в целом, чем у кого-то конкретно.
– Тебе правда так надо задать ему несколько вопросов по актерскому мастерству? – поинтересовалась Мэйбл.
– Да, – ответила Тэта, чуть помолчав. – Просто до зарезу надо.
– Тогда кутайтесь потеплее и пошли, – сказала Мэйбл и решительно устремилась в сторону Центрального парка.
– Мы куда это? – спросила Тэта, туша сигарету каблуком.
– В Кенсингтон-хауз. Доктор Юнг останавливается там, когда наезжает в Нью-Йорк.
– А ты откуда знаешь? – поразилась Эви.
– Старая подруга моей мамы однажды давала в его честь костюмированный обед в Женеве, – бросила Мэйбл, когда они перешли улицу и углубились под сень голых деревьев.
Иногда у Эви вылетало из головы, что мама Мэйбл была Ньюэлл, то есть принадлежала к одному из самых крутых светских семейств Нью-Йорка. Правда, потом она вышла замуж за папу, и родичи от нее отказались. Интересно, как Мэйбл живется с мыслью, что добрая половина семьи пользуется услугами дворецких, шоферов и горничных, готовых исполнить любую их прихоть, пока она, Мэйбл, ютится в квартирке на две спальни вместе с родителями, митингующими против богатства и привилегий?
– Ты когда-нибудь видишься с мамиными родными, Мэйбси?
– Раз в год, – ответила Мэйбл. – На день рождения бабушки. Мама сажает меня в поезд, а на месте с него забирает шофер в «Роллс-Ройсе».
– И мама от всего этого отказалась ради любви? – спросила Тэта.
– Да. А еще потому, что хотела принадлежать самой себе и жить своей жизнью.
