На мгновение у Тэты отвалилась челюсть. Знатный удар, причем ее же оружием. Потом хорошо отрепетированная холодность опустилась на ее черты, как жалюзи на витрину закрытого магазина.
– Не все мы живем в снах, Ген. Кому-то приходится обитать и в этом мире. Каким бы нечестным он ни был.
И она унеслась обратно в театр, грохнув за собой дверью.
– Ну, и черт с тобой, – проворчал Генри.
Поезд тронулся рывком и покатился сквозь темные подземные мили. Генри прислонил голову к холодному стеклу. Он, правда, только что ушел из зигфельдовского ревю? Кажется, да. Каждый мускул у него в теле ныл. Во рту кислило кровью; он пробежал языком по растресканным губам. Когда же он успел так измотаться? Спать надо все-таки больше. Поезд мягко покачивался, тьма и измождение окутали Генри; веки его сомкнулись.
Он резко вздернул голову. Подбородок холодила струйка слюны. Он поспешно вытер ее, и немолодая леди рядом улыбнулась.
– Вам стоило бы побольше спать, молодой человек, – матерински пожурила она.
– Ох, мэм, боюсь, вы правы.
Поезд внезапно встал между станциями, и Генри со вздохом принялся ждать, пока где-то там разберутся с проблемой. Низкий гул состава проник ему в хребет и пополз вверх. Странный это был звук, какой-то не совсем механический. Как бы даже животный, будто далеко в тоннеле гудел рой. Снаружи что-то мелькнуло. Свет в вагоне лишал заоконную тьму глубины, так что сначала Генри видел только свое отражение. Он приник лицом к стеклу. На параллельных путях стояла девушка. Вернее, сидела на корточках, задрав коленки и уперев в них руки, готовая прыгнуть. В бледном рабочем свете она казалась почти седой.
Генри оглянулся, но никто больше в поезде не заметил странной девицы на путях. Он повернулся обратно к окну и уткнулся в стекло, приставив ладони к вискам, чтобы убрать лишний свет. Голова девушки резко дернулась: она увидела его, челюсть отвалилась и тут же захлопнулась, гнилые зубы-иголки щелкнули, злобно укусив воздух.
Усыпляющее гудение вернулось и выросло до пронзительного боевого клича.
– В-вы это видели? – обратился Генри к другим пассажирам.
– Что видели, Генри? – не поняла пожилая леди.
– Ну, ту девушку на пу… – Сердце у него ударилось о ребра и замерло. – Отк-к-куда вы знаете, как меня зовут?
Леди обернулась женщиной под вуалью.
– Сон… со мной… – пророкотала она.
Во тьме тоннеля пасть призрачной девушки шарнирно откинулась, и из глубин ее утробы поднялся нечеловеческий вопль; она напружинилась и прыгнула в сторону поезда.
– Прочь, прочь от меня! – заорал Генри, вскакивая с места.
Бизнесмен отпрянул, поднимая руки:
– Вам снился кошмар. Я пытался вас разбудить.
Генри выбросил вперед руку, цапнул его за рукав и хорошенько помял.
– Эй-эй! – джентльмен поскорее отодвинулся. – Что вы себе позволяете!
– Вы не сон, – проинформировал его Генри. – Вы реальный.
Он облегченно засмеялся. Рубашка его пропотела насквозь.
Остальные пассажиры уставились на него. Мать прибрала поближе маленького сына.
– …пьяный, наверное…
– …а то и больной…
Поезд с шипением вырвался на станцию «Фултон-стрит», и до Генри дошло, что он проспал свою остановку. Под землей он не мог оставаться больше ни минуты; стоило дверям открыться, как он пулей вылетел наружу и кинулся вверх по лестнице в дневной мир, встретивший его ударом ледяного воздуха и напомнивший, что сейчас он, по крайней мере, не спит.
– Срочно в номер! – вопил мальчишка-газетчик. – Принцесса с Пятой авеню подхватила сонную болезнь! Мэрия заявляет, что пришло время крутых мер!
Генри швырнул ему пятицентовик.
– Эй, можешь дать мне под дых?
Паренек заморгал.
– Ты, что ли, от работы отлынить хочешь, а, мистер?
– Просто врежь мне, ладно?
Тот послушно воткнул кулак ему в живот. Генри согнулся, закашлялся.
– Так. Точно не сплю. Спасибо, малыш. Я твой должник.
Тот покачал головой.
– Заходите, если что.
К тому времени как Генри добрался до «Чайного дома», он уже весь дрожал.
– Да что с тобой случилось? – спросила Лин и немедленно налила ему чаю.
– Дурные сны, – сказал он, грея руки о горячую чашку. – Зато я разузнал о нашей таинственной незнакомке.
Он поделился с нею откровениями насыщенного утра в компании сестер Проктор.
– Так Энтони, Оранжевая и Крест – это улицы! – протянула пораженная Лин. – А ведь Джордж тоже привел меня на этот самый перекресток.
– Отлично. Я весь внимание. Поведайте же мне, что это значит, мадемуазель Чань.
Лин отсутствующе постукала ложечкой по чашке.
– Корабль Вай-Мэй пристает в Сан-Франциско завтра. Надо полагать, Джордж пытался предупредить меня, что и ее ждет та же судьба. И что ей понадобится помощь, чтобы избежать горькой участи.
– Но что же нам делать?
– Надо сказать Вай-Мэй. И сегодня же. Она должна знать.
– Не завидую твоей миссии, – заметил Генри, снова залезая в пальто.
– Она будет в отчаянии, – сокрушенно кивнула Лин.
– И, боюсь, не она одна, – мягко сказал Генри, и Лин чуть не разревелась.
Она очень привязалась к Вай-Мэй и до сего момента сама не понимала, как ждет, что та приедет в Нью-Йорк, что они с ней станут подругами… Теперь вся перспектива повисла в воздухе.
В дверях Генри остановился.
– И все-таки я до сих пор не понимаю, какое отношение ко всему этому имеет Пневматическая транспортная компания Бича. И при чем тут наша старая станция… Как-то оно все не складывается.
– Я же не могу знать все, – покачала головой Лин.
– Какое облегчение, – осклабился Генри.
– Генри… – начала вдруг она и осеклась.
Ужасное предчувствие беды вдруг накрыло ее – ни с того ни с сего; непонятно, куда его приткнуть.
– Да, дружочек?
– Нет, ничего… Сегодня в то же время?
– О-че-лют-но! – сказал Генри, наслаждаясь тем, как сердито Лин поджимает губы.
Довольно, чтобы нас спасти
Во сне, который ее наконец, поймал Аделаида Проктор была семнадцатилетней девушкой с вызолоченными летним солнцем волосами. А еще там был большой дом, и колодец, и фургон, в котором папа возил их по воскресеньям в город. Все, как она помнила… когда она позволяла себе роскошь помнить. Ностальгия, как и морфин, лучше всего в малых дозах. Сквозь ткань сна плыло пение – сладкий девический голос, к такому ее слух был непривычен. Песня была – сама утонченная мука, словно вереница нот длинной лозой пробиралась в душу и сплеталась усиками с ее сокровенной жаждой. А душа Адди полнилась жаждой. Она была просто готова разорваться.
