Устроившись за своей тиковой ширмой, Лин разлила чай и поставила на стол две тарелки апельсинов и лунный пирог – приношение в честь Джорджа и Вай-Мэй.
– С Новым годом! – прошептала она.
Джерико, истекая потом, загонял себя ежедневной физической тренировкой. Наконец, он в изнеможении рухнул на пол. Триста отжиманий, двести подтягиваний – и руки даже не дрожат. Он сжал кулак – никаких проблем.
Джерико молча выдвинул ящик шкафа и извлек кожаный футляр, запрятанный в самом низу, под фуфайками. Звякнули десять пустых флакончиков. Он осторожно вытащил пробку из того, что Марлоу дал последним, и отпил унцию голубой сыворотки – на неделю довольно. Осталось еще три.
Он лег на пол и начал по новой.
Эви вылезла из такси и, стуча каблучками, побежала к монолиту Даблъю-Джи-Ай. Она уже взялась за ручку двери, когда сзади донеслось:
– Смотри! Это она!
Троица взволнованных девчушек шепталась и показывала пальцами.
Ну, вот они мы, подумала Эви. Девушки заспешили к ней. Она приняла эффектную позу и немало удивилась, когда они прострекотали мимо. Эви даже на мостовую шагнула, чтобы посмотреть, куда это их понесло. Стайка остановилась за полквартала от нее, окружив… Сару Сноу.
– О, мисс Сноу, мы вас обожаем! – прочирикала одна.
– Благослови вас всех Господь, – просияла Сара и расписалась у них в блокнотиках.
Генри вступил в «Хаффстадлер Паблишинг Компани» в своем шикарном новом пиджаке: в кармане он крепко сжимал кусок нефрита, который вручила ему Лин с коротким: «Смотри не потеряй».
Дэвид Кон у себя за столом удивленно поднял бровь.
– Что, в прошлый раз не наругались?
– Не то чтобы. Хотел оставить вам карточку, на тот случай, если кому-нибудь вдруг понадобится репетиционный пианист. Я уволился от Зигфельда.
– Это было или очень смело, или очень глупо. Давайте остановимся на «смело», – сказал Дэвид.
Из-за закрытой двери хаффстадлеровского кабинета доносился голос хозяина, распекавшего Поразительного Ринальдо: «Ну, какая грошовая пророческая сволочь не способна предупредить джентльмена с любовницей, что по лестнице поднимается жена?»
Генри и Дэвид обменялись понимающими улыбками.
– Что ж, благодарю, – Генри изящно коснулся шляпы.
– Кстати, мистер Дюбуа… Я знаю одно местечко, где требуются пианисты. Это клуб в Виллидже, называется «Денди-сударь», – он со значением посмотрел на Генри. – Вы его знаете?
Тот кивнул.
– Знаю. Пухлое местечко для ребят особого толка.
– А вы – парень особого толка?
– Смотря кто спрашивает.
– Парень совершенно особого толка. Там сегодня шоу, начинается где-то в полдвенадцатого.
– Какое совпадение, – улыбнулся Генри. – Может статься, я как раз окажусь там сегодня около половины двенадцатого.
Скатываясь по лестнице вниз, Генри уже мурлыкал первые строчки новой песенки…
– Паренек особого толка… – пропел он и подкинул нефрит, как монетку, поймал, и еще раз, и еще – чисто и ловко, как человек, чья удача наконец-то повернулась к нему лицом.
Сэм сгреб с пола дневную почту, состроил рожу жуткого вида конверту от Нью-Йоркского Государственного Управления Налогообложения и внезапно замер, обнаружив письмо, адресованное Сэму Ллойду. Ни обратного адреса, ни отправителя, ни марки на конверте не было. Он нашарил на столе нож для бумаги и взрезал клапан. Ему в руки порхнула вырезка из газеты: на шлакоотвале у речки, протекавшей через Квинс, сообщала крошечная заметка, в куче угольных отбросов обнаружено тело человека. Жертва была задушена и не имела на себе ровным счетом ничего, кроме квитанции из радиомагазина на Кортленд-стрит и лицензии на управление моторным средством на имя некоего Бена Арнольда.
Мэйбл обнаружила себя под проливным дождем – и, конечно, без зонтика, – так что ей пришлось срочно нырять в подвальный книжный магазинчик на Бликер-стрит. Она как раз пыталась отряхнуть воду с пальто, когда внутрь ввалился еще один посетитель, чувствительно заехав ей в спину дверной ручкой.
– Ой, я дико извиняюсь, мисс… черт меня побери, если это не Мэйбл Роуз!
Человек сдернул с головы шляпу, схватил руку Мэйбл и крепко тряхнул.
– Помните меня? Артур Браун? Матерь божья, да вы вся промокли! Эй, мистер Дженкинс! – воззвал он к дородному джентльмену в жилете, читавшему книгу рядом с кассовым аппаратом. – Полотенчико для моей подруги?
Мистер Дженкинс предложил Мэйбл тонкое кухонное полотенце, и она тщательно промокнула лицо и волосы, стараясь пощадить остатки укладки, которую заполучила в дамском салоне только вчера. Дело было изначально провальное, но она привыкла к провальным делам.
– Остальные уже наверху, Артур, – сообщил мистер Дженкинс, забирая у нее полотенце. – Я их впустил, – тут он посмотрел нервно. – Надеюсь, это ничего.
– Это шикарно, – Артур энергично кивнул. – Я сам опоздал.
– Куда опоздал? – спросила Мэйбл.
Артур некоторое время взвешивал ответ, и Мэйбл успела испугаться, что сморозила бестактность. Он поглядел на занавески на задах магазина, потом снова на Мэйбл – и предложил ей руку.
– А хотите узнать?
Мемфис завернул за угол Леннокс и Сто Тридцать Пятой. C ним немедленно поравнялась ворона, переметнувшись с перильной балясины на ближайший фонарный столб. Мемфис вздохнул.
– Рад новой встрече, Беренис.
– Этой птице явно надо тебе что-то сказать, – сообщила мадам Серафина, второй по масштабам гарлемский банкир и определенно первая мамбо.
Она стояла в дверях своей лавки, притулившейся под крыльцом дома из бурого песчаника.
– Птицы носят нам послания из страны мертвых.
– Моя мама так всегда говорила.
Серафина ткнула в него длинным изящным пальцем.
– У тебя груз на плечах лежит. Невооруженным глазом видно. Иди-ка сюда, я помогу.
– Нет на мне никакого груза, мэм. Горестей я не ношу, – Мемфис почтительно тронул шляпу и двинулся прочь.
– Куда пошел! – гаркнула Серафина. – Kijan ou rele?
– Чего?
– Как тебя зовут? – медленно проговорила она.
В животе у Мемфиса шевельнулась тревога. Он слышал, что мамбо может наслать проклятие с помощью любых сведений о человеке, даже самых незначительных, даже самых невинных – как имя.
– Мемфис меня зовут, – сказал он, помолчав. – Мемфис Кэмпбелл.
– Я знаю, кто ты такой, мистер Кэмпбелл, – мадам Серафина одобрительно дернула подбородком. – Гарлемский Целитель. Чудо-мальчик. Только вот больше не мальчик. Ты гаитянец?
– По маме.
