– А что такое автомобиль? – озадаченно спросила Вай-Мэй.
Лин закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Ладно, забудь.
И c этими словами она пошла обратно, к лесу, крича:
– Генри! Генри!
– Но мы здесь можем менять все по своему желанию, – сообщила, снова поравнявшись с нею, Вай-Мэй. – Это не как в других снах. Смотри, я тебе покажу.
Лин остановилась и демонстративно сложила руки на груди.
– Придумай что-нибудь, чего тебе очень хочется, – распорядилась Вай-Мэй. – Что-нибудь маленькое.
Я хочу назад мои ноги, подумала Лин. Хочу ходить без этих чертовых скоб и чтобы люди на меня не глазели с жалостью или страхом. И хочу просыпаться без боли.
Она проглотила ком в горле.
– Отлично. Туфли. Хочу пару красивых туфель.
– Очень хорошо, – сказала довольная Вай-Мэй.
Она наклонилась и подобрала камень… и рука ее с ним опустилась, как будто камень был и вправду тяжелый.
– Но как…
– Тс-с-с. Смотри.
Девочка закрыла глаза, губы сжались в линию от сосредоточенности. Она повела над камнем руками, уверенно, будто фокусник, делающий давно отработанный трюк, и на глазах у пораженной Лин камень поплыл, потек, уже больше не твердый, но словно раздумывающий, чем ему стать дальше – и каким… У Вай-Мэй контуры тоже размылись, будто они с камнем сейчас объединились, стали одним целым в этой алхимии. Камень подернулся рябью, подождал еще мгновение, а потом пропал. Там, где только что был он, стояла пара изящных, расшитых китайских туфелек без пяток.
Лин провела пальцем по швам на острых носках и почувствовала словно бы остаточный заряд, совсем чуть-чуть статического электричества.
– Как… как ты это сделала?
Вай-Мэй вытерла пот со лба.
– Этот мир так устроен. Энергия сновидца – она тут как магия.
– Только не магия, – пробормотала Лин; в голове у нее неистово закрутились колесики.
Она знала, что мир снов – это вам не реальный мир, но каким бы фантастическим он ни был, ей никогда не удавалось что-нибудь в нем изменить, не говоря уже о том, чтобы создать. Происходящее представлялось ей совершенно невероятным, будто Вай-Мэй каким-то образом умудрилась изменить саму атомную структуру сонного ландшафта.
– В этом месте все, что ты сновидишь, становится явью. Правда, от этого очень устаешь, – Вай-Мэй мелко дрожала и дышала тяжело; в первый раз со времени знакомства ее болтовня немного сбавила обороты. – Приходи опять завтра ночью, и я покажу тебе, как это делается.
– Но как я сюда вернусь?
– На поезде, со старой станции, конечно. В точности как сегодня, – улыбаясь, заверила ее Вай-Мэй. – Мы с тобой станем подругами. А ты взамен… – она задумалась, поглядела на деревья, – ты будешь рассказывать мне про Нью-Йорк, чтобы я все там узнала, когда приеду. И не чувствовала себя чужой.
Лин не могла оторвать взгляд от туфелек.
– Хорошо. Завтра ночью, – сказала она.
Первый звонок будильника прогремел над миром снов. Тело у Лин сразу отяжелело – сигнал, что она уже начала восхождение обратно, в неспящий мир.
– До завтра, Маленький Воин! – воскликнула Вай-Мэй.
До завтра, подумала Лин, и будто встрепенувшиеся крылья голубки, ночь вздрогнула, и побелела, и размылась в бескрайнее ватное ничто.
Когда зазвонил будильник, Гаспар неистово разлаялся.
– Нет! Слишком рано! – закричал Генри.
Он протянул к Луи руку, словно мог схватить своего любимого, не дать ему исчезнуть – но тщетно. Генри рывком вынырнул на поверхность, хватая ртом воздух, у себя в кресле, за крошечным столиком, в Беннингтоне. Будильник надрывался и трясся на полу, куда свалился с подоконника.
Юноша лежал в кресле парализованный, не в силах вытереть слезы. Из другой комнаты донесся возмущенный вопль Тэты. Через секунду она ворвется и наорет на него, но это Генри было уже все равно: он видел Луи, он говорил с ним.
Но вспомнит ли Луи их встречу? Люди далеко не всегда запоминают сны, и даже если у него получится, если сон зацепится, надолго его не хватит. Подробности быстро стираются, и сон улетучивается из головы, вытесненный дневными делами. И телефона у Луи нет, а если отец Генри как-то умудряется перехватывать все письма, нет смысла связываться с ним через «Селесту».
Однако он сумел найти Луи во сне, а, значит, это можно будет сделать еще раз. Надо будет только вернуться к Луи и внушить ему – как тогда, c Тэтой, когда у нее случился кошмар. Да! Через мир снов он, Генри, сумеет заманить Луи к себе. Но это значит, что ему еще раз понадобится помощь Лин. Все работает, когда они вместе! Надо будет завтра попросить Лин пойти с ним еще раз, и плевать, чего это будет стоить.
– Генри Бартоломью Дюбуа чертов Четвертый!!! – Тэта ворвалась в комнату в сдвинутой на лоб маске для сна, похожая из-за этого на пьяного пирата.
Она прихлопнула будильник и, разъяренная, повернулась к Генри.
– Мы о чем договаривались, Ген?
– Тэта, я…
– Никаких «Тэта, я»! О чем мы с тобой договаривались?
– Не больше, чем…
– …раз в неделю, – докончила она за него.
– Тэта…
– Уже вторую ночь кряду! И это после того, как ты мне сегодня обещал…
– Тэта…
– Если ты думаешь, что я пожертвую ранним сном, чтобы ты…
– Тэта! – Генри каркнул ее имя, вложив в него все остатки сил.
Тэта запнулась на полуслове и упала на колени рядом с креслом.
– Что такое, Ген? Дьявол, ты вообще жив?
Генри улыбнулся, все еще клацая зубами.
– С-со мной вс-се пухло, Тэта. Я н-нашел его. Я н-нашел Луи, – только и сумел выдавить он, прежде чем провалился, вконец изможденный, в лишенный видений сон.
Прочь, мертвые, прочь!
Аделаида Проктор выудила из коробочки таблетку нитроглицерина, положила под язык и стала ждать, пока стихнет боль. Спазм вызвали кошмары – что-то там про старую, ручной работы музыкальную шкатулку… она играла популярную мелодийку тех времен, когда Аделаида была молода. Красота песенки разбередила в ней тоску, она обещала все, о чем Аделаида когда-либо мечтала – только идем, идем за мной глубже и глубже в ткань сна. Она чувствовала, что шкатулка зовет и других, будто радиопередача с дальней станции поздней ночью. Но тут сон сдвинулся, песенка затерялась, и она увидела Элайджу: он молча стоял на краю кукурузного поля; лицо его затопили полночные тени.
– Адди, – прошептал он, маня, и ее сердце пустилось диким галопом, словно скинувший всадника конь, и выбросило ее из сна.
