Но Ротке все видит по-другому.
– Это для меня правда важно, Уильям, – сказала она. – Это часть того, кто я такая. Это память о моих родителях и дедах. Я не могу вот так просто взять и выкинуть их вместе со всей их борьбой. И если я выйду за Джейка, боюсь, я буду вычеркнута из этой книги.
Она снова принялась тихонько плакать. Я не знал, что мне делать. Я вообще-то не большой специалист по плачущим женщинам, особенно по тем, которых втайне люблю. Не успев опомниться, я уже ее целовал. Да, целовал невесту моего лучшего друга. Это было совсем не по-джентльменски, Корнелий, и знаю, что ты этого не одобришь. Хотелось бы мне сказать, что я очень сожалею о своем поведении… Да вот только это не так.
Ротке вырвалась из моих объятий, вся раскрасневшись – и совсем не от холода. Я, разумеется, рассыпался в извинениях, и через некоторое время она достаточно пришла в себя, чтобы сказать:
– Думаю, нам пора назад.
Ты предупреждал, что страсти рано или поздно возьмут надо мною верх, Корнелий.
Джейк весело поздоровался с нами по возвращении. Он был в приподнятом настроении, практически ребячился.
– Ну вот, – воскликнул он, хватая Ротке и кружа ее в вальсе по комнате. – Теперь у нас есть деньги.
Я отвел взгляд. Как только научишься куда-то не смотреть, c этим становится проще.
Джейк похлопал меня по спине.
– Это начало всего. Тебе не о чем беспокоиться, всеми делами буду заниматься я. Тебе совсем не придется общаться с этими Основателями. Я велел подать в гостиную шампанское. Давай найди Маргарет и встретимся там.
Джейк хочет денег для своих экспериментов и открытий, для строительства исключительной, несокрушимой Америки. Маргарет, жертва не самой блистательной стороны нашей истории, хочет доказать, что все люди были сотворены равными. Ротке хочет понять иной мир и свои собственные способности. Что же до меня, то мои амбиции поистине велики, но бесформенны. Я вообще не знаю, чего я хочу – кроме женщины, которую не могу получить.
У меня вышло очень нескромное письмо, Корнелий. У шампанского был превосходный винтаж, и я сильно пьян. Впрочем, какая разница. Ты все равно не ответишь на него, как не ответил ни на одно из моих поползновений. Скорее всего, ты их даже не читал.
От Лукреции, которая приезжала в город на прошлой неделе и которую Маргарет встретила на рынке, я узнал, что у Вас скверный кашель. Очень надеюсь, что здоровье Ваше скоро наладится.
Искренне Ваш,
блудный сын
Уилл
Ошарашенный, Джерико опустил письмо. Почему они никогда ни о чем этом не говорили? После того как болезнь искалечила Джерико и родители предоставили заниматься им государству, на защиту встал именно Уилл. Он дал Джерико кров, и стол, и одежду, и научил всему, чему только мог, по части музея и пророков. За все это Джерико почитал себя перед ним в долгу. Но Уилл не открыл ему того, что было важнее всего, – себя. Никогда они вдвоем не бегали удить рыбу в холодном ручье погожим летним днем, никогда не болтали о любви, о жизни, глядя, как солнце гонит кудрявый утренний туман с воды. Никогда не рассуждали, как найти свое место в мире, или об отцах и сыновьях, или о том, что делает из сыновей мужчин. Нет. Все их разговоры ограничивались газетными статьями о призраках, наблюдением и фиксацией всяких сверхъестественных явлений, и да, Джерико поневоле чувствовал, что его обдурили – всучили так мало, тогда как ему было надо так много.
Почему люди вообще так много молчат?
– Джерико? – Голос Мэйбл вернул его в мир. – Я ужасно извиняюсь, но мне уже пора домой.
– Я сейчас спущусь. – Он оттолкнул письма прочь, и какой-то клочок полетел на пол: торопливая записка рукой Уилла.
Даты не было. В записке значилось:
Дорогой Корнелий,
Вы были правы. Я ошибался. Мне ужасно жаль.
Искренне,
Уилл
– Спасибо, что помогла мне сегодня, – Джерико помог Мэйбл надеть пальто. – Очень приятно для разнообразия. Я привык работать с Сэмом. Вернее, вокруг Сэма.
Мэйбл попереминалась с ноги на ногу.
– Я могла бы прийти и еще тебе помочь, – предложила она, вся такая услужливая до последнего. – Если ты, конечно, хочешь.
То, как она на него смотрела – со смесью любопытства, страсти и восхищения, – было довольно… мило. Наверное, было бы… мило побыть, наконец, предметом обожания.
– Все в порядке, я и сам справлюсь, – сказал он, помолчав.
– О. Да, конечно, – сказала Мэйбл, засовывая свое разочарование подальше. – Новости про Эви и Сэма ты, я так понимаю, уже слышал.
Они как раз шли по длинному коридору.
– Я и понятия не имела, что они обручены. Она мне ни словом не обмолвилась. А Сэм тебе?
– Нет, – проворчал Джерико.
Мэйбл и сама вообще-то соображала, что тему Эви поднимать не следовало, но это было как корочка на ссадине: и не захочешь, а поковыряешь.
– Ну, вообще-то нам надо за них радоваться.
– Это почему? – осведомился Джерико.
– Ну, потому что… – Остаток фразы завял на стебле, так и не распустившись.
Снаружи уже подмигивали уличные фонари, сражаясь с настойчивой серостью раннего вечера. На ветру плясали несколько робких снежинок. Стоя на верхней ступеньке, Мэйбл поежилась, раздумывая, что бы такого сказать, чтобы продлить мгновение. Мимо по улице продребезжала машина, и в голове тут же воскресла сегодняшняя странная встреча.
– О! Совсем забыла тебе сказать. По дороге сюда я заметила кое-что странное. Двое мужчин сидели в припаркованной коричневой машине и таращились на музей.
Джерико вытянул шею, обозрел улицу в обоих направлениях, пожал плечами.
– Ну, сейчас я, по крайней мере, никого не вижу, – он скрестил руки на груди, задумался. – Возможно, это были налоговики.
Мэйбл авторитетно покачала головой.
– Налоговики тихонько в машинах не сидят. Они лезут прямо в двери, и опомниться не успеешь, как уже выворачивают тебе карманы. Нет, эти мне напомнили, скорее, пинкертонов или Бюро Расследований, – она сунула руки в карманы пальто. – Ну, увидимся в «Беннингтоне».
– Да. Увидимся в «Беннингтоне», – согласился Джерико, глядя, как она идет по тротуару прочь своей ни на что не похожей, нерешительной и одновременно нарочитой походкой.
Да что он так цепляется за девушку, которой все равно не может получить? Эви уж точно не сидит у окна и не вздыхает по нему. Наоборот, каждый вечер где-то развлекается с Сэмом, шикарно проводит время. Давненько он не делал того же. Если он чего и вычитал из Уилловых писем сегодня, так это что где-то там лежит целый мир – только и ждет, чтобы его открыли, исследовали, а он… он так устал вечно быть осторожным.
