– Ты уверен, что сделал для этого все возможное?
Генри удивленно вздернул брови.
– Да ты, сдается мне, самая грубая особа, какую я в жизни встречал. Я, между прочим, в шоу-бизнесе работаю, это должно о чем-то говорить.
– Отлично. Я буду жюри. Сыграй мне какую-нибудь песню, – заявила Лин.
– Ну вот, помоги мне, боже, – вздохнул Генри.
Он сыграл Лин один номер, забавную песенку, под которую любили отплясывать хористки после репетиции.
– Ну, как? – спросил он. – Понравилось?
Лин пожала плечами.
– Нормально. Песенка как песенка.
– Ох, – сказал Генри.
– Ты сам спросил.
– Они, судя по всему, собираются взять одну мою песню в ревю.
– Тогда какое тебе дело, что думаю я?
– Такое, что… – начал Генри и замялся.
Дело было не в Лин. Просто в самой песне было что-то такое, что его категорически не устраивало… но он больше не мог уловить, что именно. Он так долго пытался сделать других счастливыми своей музыкой, что куда-то задевал свой внутренний компас.
– Ну, на тебе тогда другую. Специально для тебя, только что написал, – сказал Генри и разразился разухабистым регтаймом.
Хочу я погуля-я-ять с мисс Ча-а-а-ань…
– Кошмар.
Еще кружок, еще, вокруг поля-я-я-яны, в полодиннадцатого…
– Тупо и кошмарно.
Пока-пока! Увидимся! Если хочешь! Милая! Мисс! Ча-а-а-ань!
Свет вдруг яростно подмигнул. Откуда-то пришел странный, булькающий, тонкий вой, словно от дальнего роя цикад. Генри аж из-за рояля выскочил.
– Говорила я тебе, это плохая песня, – проворчала Лин; сердце у нее ужасно заколотилось.
Но тут в тоннеле вспыхнула фара поезда, озарила платформу; состав остановился. Двери разъехались, и Генри с Лин поспешно забрались внутрь.
Мы все здесь сделаем прекрасным
Вай-Мэй уже ждала их в лесу. При виде Лин она широко улыбнулась.
– Ты вернулась! Я знала, что так и будет!
– Вай-Мэй, это Генри, другой сновидец, про которого я тебе говорила, – сказала Лин, кивая на него. – Генри, это Вай-Мэй.
Генри любезно поклонился.
– Счастлив познакомиться с вами, мисс Вай-Мэй.
– А он очень красивый, Лин. Из него получится хороший муж, – поделилась Вай-Мэй тем, что у нее, видимо, сходило за шепот, но на деле отнюдь им не было.
Лин почувствовала, как лицу стало очень горячо.
Генри поспешно откашлялся и сообщил с формальным поклоном:
– Если вы, леди, будете так добры извинить меня, мне пора вас покинуть. У меня назначена встреча с другом. Приятных вам сновидений!
И, развернувшись, он зашагал по тропинке прочь и вскоре скрылся в тумане.
– А у меня для тебя сюрприз, – объявила Вай-Мэй.
– Терпеть не могу сюрпризы, – сказала Лин.
– Этот тебе точно понравится!
– Все так говорят.
– Пошли, сестренка, – и Вай-Мэй взяла ее за ручку, совсем как те школьницы, что, болтая и смеясь, дефилировали мимо витрины «Чайного дома».
Лин одеревенела.
Она никогда не была любительницей похихикать или пообниматься. И вообще не по части всех этих девчачьих штучек.
– Ох, и неласковая же ты, девочка моя, – обычно говаривала мама с тусклой улыбкой, и Лин все не могла избавиться от ощущения, что расстраивает родительницу.
Ну да, атомы, молекулы и всякие странные идеи ей милей, чем обнимашки и ленты в косы. Маме наверняка бы понравилась Вай-Мэй.
…рот которой на всем протяжении пути не закрывался ни на минуту.
– …и ты можешь быть Му Гуйлин, которая взяла штурмом Небесные Врата. А я буду прекрасной и возлюбленной Лян Хунгуэй, идеальной женой Хань Шичжуна – это который генерал. Она помогала вести армию против чжурчжэней и была похоронена с величайшими почестями – самые достойные похороны, какие пристали благородной даме Ян…
Все ее истории, видите ли, были сугубо романтического толка. Так, значит, ты одна из них, думала Лин. Из девочек, для которых мир – одни сплошные сердечки и розочки да благородные самопожертвования.
Вай-Мэй меж тем вела ее все глубже в лес, болтая попутно об опере, и Лин не могла не заметить, что пейзаж сна стал… куда богаче, чем прошлой ночью. Грубые наброски деревьев обросли пышными деталями. Лин провела ладонью по бугристой коре: та оказалась на диво шершавой, и Лин не смогла отказать себе в том, чтобы потрогать ее еще и еще. Она улыбнулась. Пучок сосновых иголок заманчиво свисал с ветки: Лин потянула, и пригоршня хвои осталась у нее в руке. Она поднесла их к носу, понюхала, проверила пальцы. Так, – отметила она про себя, – ни смолы, ни запаха.
– Мы почти пришли, – прощебетала Вай-Мэй. – Закрой глаза, Маленький Воин!
Она так настаивала, что Лин пришлось подчиниться.
– Теперь открывай!
Лин ахнула. Золотой свет лился сквозь прорехи в гряде серых деревьев. Там и сям розовели цветы. Красные шляпки грибов мясисто выглядывали из-за поросших травой кочек, усеявших зеленый луг, пестреющий дикими цветами. Вдалеке покатые силуэты пурпурных гор, испещренных розовыми отблесками, возвышались над старомодной китайской деревней с изогнутыми, будто губы в улыбке, черепичными крышами. Бог ты мой, сколько красок! Ничего красивее Лин во сне не видала – пейзаж затмил даже станцию, откуда они сюда приехали.
– Где мы? Чей это сон? – спросила она.
– Ничей – кроме нас, – отвечала Вай-Мэй. – Это наш личный мир во сне. Наше царство.
– Но должен же он был откуда-то взяться.
– Да, – Вай-Мэй с улыбкой постучала себя по лбу. – Вот отсюда. Я сама сделала его. Совсем как те туфли.
– Вот все это? – ахнула Лин.
Та кивнула.
Лин даже представить себе не могла, сколько на это ушло времени и сил. Это ведь не какое-нибудь там превращение – это настоящее творение.
– В этом месте есть что-то волшебное. Мы с тобой сможем создавать новые сны. Мы все здесь сделаем прекрасным. – Вай-Мэй прикусила губу. – Ну, что, хочешь поучиться?
– Показывай, – сказала Лин. – Показывай все!
Вай-Мэй зашагала к тщедушному, полуофомленному деревцу на вершине холма.
– Вот. Смотри.
Она пропустила пальцы сквозь тонкую листву, взялась покрепче, закрыла глаза, сосредоточилась. Кора потекла, как расплавленный свечной воск, и ствол, застонав, прянул ввысь на несколько футов. Массивные ветки выстрелили во всех направлениях и немедленно покрылись бело-розовыми цветами.
