– Нет-нет, полагаю, это не так, молодой человек. Вы разве не слышите плач? Умоляю вас, мистер Дюбуа, будьте осторожны!
– Аделаида! – позвала ее с другого конца холла мисс Лилиан. – Мы опоздаем!
Тут как раз подошел лифт, и Генри запрыгнул в него, радуясь, что дешево отделался.
– Пожалуйста, не беспокойтесь на мой счет, мисс Проктор. Хорошего вам дня! – прокричал он в двери, мыслями уже весь в музыке, в Луи и в снах, которые все сплошь были добрыми.
– Адди! – нетерпеливо закричала издалека мисс Лилиан.
Но Аделаида Проктор стояла в холле, не на шутку испуганная. И когда решетка уже закрывалась, она сказала еще кое-что, от чего у Генри, уносимого ввысь, мороз пробежал по коже:
– Энтони Оранжевый Крест, мистер Дюбуа. Внимание, внимание, Райская площадь!
Генри вышел из лифта. Ему было не по себе. Откуда Аделаида Проктор узнала про Энтони Оранжевый Крест и Райскую площадь? Ему вообще-то не случалось заходить к ней в сны или встречать ее в своих. Надо будет потом поймать ее, расспросить на досуге…
Он потянулся, чувствуя боль во всех мускулах. Несильную, как будто он всю ночь занимался физкультурой. В некотором роде так оно и было. Разве они с Луи не ходили на рыбалку? Просто как-то странно чувствовать это сегодня телом. Да чего греха таить, он на самом деле чертовски устал. И стоило Генри рухнуть в любимое кресло, как веки его закрылись и он уснул на месте.
Сон начался в родном доме, в Новом Орлеане. Отец сидел за длинным столом – в напудренном парике пуританского судии.
– Ты больше не увидишься с этим мальчиком, – отрубил он.
Генри отвернулся и побежал через кладбище, устланное, как ковром, пурпурной ипомеей. Мамины каменные святые в унисон шевелили пористыми губами…
– Не надо было им этого делать!
Вьюны ползли вверх по его ногам, плети крепко охватывали мышцы.
– Пустите! – заорал Генри…
…и очутился в убогой комнате, полной опиумного дыма, где полуодетые мужчины валялись вповалку со стеклянноглазыми проститутками. Генри услыхал колкое треньканье музыкальной шкатулки. Он пошел за звуком, завернул за угол и увидал женщину под густой вуалью, сидящую на соломенном тюфяке. Она крутила ручку и плакала – тихо, совсем тихо. Она была маленькая, хрупкая, молодая – не сильно старше самого Генри. Он ощутил ее горе и подумал, что надо бы вытащить ее из этого скверного места.
– Мисс, – сказал Генри, подходя поближе, – почему бы вам не посмотреть другой сон? Хороший, счастливый сон?
Женщина перестала плакать. Взгляд ее глаз сквозь вуаль был темен и тверд.
– Все мои сны мертвы, – прорычала она. – Это ты убил их!
И c быстротой гадюки она воткнула кинжал Генри в грудь.
Он мгновенно проснулся, тяжело дыша, рукой схватившись за сердце.
– Я в порядке, со мной все хорошо, – пробормотал он, испуская долгий облегченный вздох.
Потом глянул на часы, увидал, что уже почти три, и завопил дурным голосом.
– Дьявол! – шипел Генри, хватая пальто и на ходу цепляя подтяжки за плечи. – Тэта меня убьет.
Хорошо поставленное шоу
Тэта сердито мерила шагами кулисы, когда Генри ворвался в театр на такой скорости, что споткнулся и чуть не полетел кувырком к ее ногам.
– Ну, прости, прости! – сказал он, клюя ее в щеку.
Ее темные глаза полыхнули.
– А ты рискуешь, Ген! Еще чуть-чуть…
– Зато успел! Ты выглядишь на миллион баксов!
– Это ладно, главное, чтобы на русскую аристократку была похожа.
– Я бы купился!
– Только если б я продала!
– Ты будешь неподражаема, Тэта! Ты всегда такая.
Тэта раздвинула занавес и поглядела в щелочку на ассорти представителей прессы, рассевшихся в партере, и фотографа, налаживавшего камеру в центральном проходе. Там же Герберт Аллен очаровывал репортеров; его было слышно даже на сцене:
– Да, я как раз написал шикарную песню, которую мисс Найт будет нам сегодня исполнять…
Генри глянул ей через плечо и нахмурился.
– Бездарный болван. Разве ему не полагается сидеть у портного, шить себе очередной уродский костюм?
– Не слишком-то он обрадуется тому, что мы собираемся сделать.
– Ха! А вот и прилив энтузиазма! – пошутил Генри.
Тэта все равно была как на иголках, и он нежно взял ее за руку.
– Не волнуйся. У нас все получится.
– Обещаешь?
– Обещаю. Пошли. Разнесем в пух и прах этих пресс-ских!
Тэта округлила глаза.
– Господи, хоть ты не пытайся сойти за русскую аристократию.
– Как говорят в моей стране, мадам, я оскорблен!
Тэта сжала его ладонь на счастье.
– Ну, ни пуха ни пера!
Репортеры разом затихли, когда Тэта вышла на сцену. Каждым своим дюймом она выглядела как настоящая звезда – в заемном шиншилловом манто, c длинной, завязанной узлом нитью жемчуга, качающейся на фоне зеленого шелкового платья.
Она шагнула в свет.
– Ну, ни фига ж себе! – пробормотал кто-то из толпы.
– Джентльмены! – просиял Флоренц Зигфельд. – Позвольте мне представить вам новейшую звезду нашего ревю, мисс Тэту Найт!
Он подал ей руку и проводил по ступенькам в первый ряд партера.
– Извините мое опоздание, – промурлыкала Тэта, косясь на Генри. – Пришлось подождать, пока высохнут чулки.
Не волнуйся, одними губами изобразил он ей из-за рояля.
– Мисс Найт? – Репортер почтительно прикоснулся к шляпе.
– Так меня зовут, – сказала Тэта, и даже это была ложь.
– Что вы помните о своей жизни в России?
– Холод, – отвечала она, покачивая незажженной сигаретой.
Тот наконец догадался поднести спичку. Тэта подняла на него свой «постельный» взгляд.
– Даже наши соболя там носят соболя.
Репортеры засмеялись, и Тэта чуть-чуть расслабилась. Если своевременно их развлекать, они не пытаются лезть в душу. Журналисты продолжили задавать вопросы, она отвечала, импровизируя на ходу. Вот так и вся моя жизнь, думала Тэта, импровизация и выдумка – каждый раз новая, лишь бы годилась, чтобы остаться в живых. О, она умела лгать молча – «по бездействию», как говорят юристы, когда оставляешь страницы себя незаполненными: это сделают за тебя другие, увидевшие в тебе только то, что вписывается в их собственные выдуманные, сымпровизированные жизни. Тэта редко исправляла такие вписанные другими страницы. Какой смысл? У большинства голливудских звезд все равно фальшивые имена, придуманные агентами или главами студий, и истории жизни, взятые с потолка, но зато способные подстегнуть продажи билетов. Такова фабрика грез.
