Сэм привалился к стене и беспомощно смотрел, как Джерико сражается с указанным предметом гардероба, в третий раз проваливая попытку завязать нормальный узел.
– У меня сегодня свидание, – сказал Джерико, снова его распуская. – Почему ты весь в пыли? Впрочем, неважно. Уверен, я не хочу этого знать.
– Совершенно верно, этого ты знать не хочешь. Надеюсь, у тебя свидание с торговцем антиквариатом, потому что на шее у тебя настоящая древность. Ты это у нас в фондах нашел или с мертвого клоуна снял?
– Иди вон, Сэм.
– И бросить тебя в пучине такой беды? Ага, сейчас. Я тебе нужен. Больше, чем ты сам думаешь. Стой тут.
Сэм рысцой устремился к себе в комнату, там загрохотали ящики, и через мгновение он вернулся в сопровождении крайне модного и вполне современного галстука в серую полоску.
– Вот, возьмешь мой.
Джерико с сомнением обозрел предлагаемое.
– И где ты это украл?
– Отлично, – сказал Сэм, убирая галстук подальше от его рук. – Надевай эту дедушкину радость и вперед. Мне-то какое дело.
– Погоди, – Джерико выхватил у него серо-полосатое чудо. – Спасибо.
– Ах, не за что. Так, а кто же у нас счастливая незнакомка? – полюбопытствовал Сэм, волнообразно поигрывая бровями.
Когда его проигнорировали, он цапнул со стола одного из солдатиков времен Гражданской войны.
– О, Джерико, – заговорила тонким голосом фигурка. – Скорей обними меня, большой мальчик, ах ты, самец!
– Поставь генерала Мида назад, в Геттисберг. Ты можешь изменить ход войны. И это всего лишь свидание.
– С девушками это никогда не бывает «всего лишь свиданием». Первый урок, Фредди. Заруби его себе на носу, – тоном знатока возвестил Сэм.
– Как всегда, я тебе безмерно признателен за мудрый совет, – сказал Джерико, приканчивая узел.
Сэм одобрительно кивнул.
– Вот теперь ты совершенно мил, Фредди. Иди и не делай ничего такого, чего не сделал бы я, – и, ухмыляясь от уха до уха, он рухнул в Уиллово кресло.
– То есть не веди себя как приличный человек? – поинтересовался Джерико, снимая с коридорной вешалки шляпу и шарф.
– Кто только что снабдил тебя приличным галстуком?
– Вон из кресла.
– И тебе приятного вечера! – прокричал Сэм в закрывшуюся дверь.
– Прошу прощения за маму и папу и за все эти вопросы, которыми они тебя засыпали, – сказала Мэйбл, когда они с Джерико уже сидели в киевском кожаном купе на двоих. – Они, конечно, радикалы, но в отношении моих ухажеров – форменные республиканцы.
– Все в порядке, – отвечал Джерико, глядя, как пары, по возрасту годящиеся им двоим в дедушки и бабушки, скользят по истертым паркетам под тепловатые потуги второсортного оркестра.
Все это совсем не походило на шикарные ночные клубы, по которым каждый вечер шлялись Эви и Сэм. Оставалось только надеяться, что Мэйбл его выбор не совсем уж разочаровал.
– Милое местечко, – сказала Мэйбл, которая вообще была молодец.
– М-м-м, – промычал Джерико с полным ртом клейкого теста.
– Так славно, что у них тут и танцевать можно.
– Да. Танцевать… это да, – сказал Джерико, чувствуя себя конской задницей.
К тому же Сэмов галстук пытался его задушить.
Мэйбл тянула свой пряный чай; в животе у нее бурчало – это она нервничала, пытаясь придумать какое-нибудь начало для беседы, способное исправить вечер, и чем скорее, тем лучше.
– О, а я знаю одну забавную игру! – сказала она наконец. – Если бы ты был из пророков, какими силами ты бы хотел обладать?
– Я не пророк, – резонно возразил Джерико.
– Ну, так и я тоже нет. На то она и игра.
– Я не силен в такого рода играх. – Он откусил еще блина.
Я заметила, подумала про себя Мэйбл и в двадцатый раз помешала ложечкой чай.
– Ладно. А какие бы силы были у тебя? – нашелся Джерико.
– О. Да какие угодно, я думаю. Не быть такой жутко обычной – уже подарок. – Мэйбл расхохоталась и подождала, пока Джерико примется ее разуверять: ну что ты, не глупи, уж кто-кто, а ты-то не обычная! Ты самая что ни на есть необычная – таких, как ты, вообще больше нет!
– Нет такого понятия, как жуткая обычность. Если что-то жуткое, оно уже по определению необычное. Прямо до жути.
– Ну его, – проворчала Мэйбл. – Давай сменим тему.
– Я же тебе говорил, я в таких играх не силен, – сказал Джерико. – К тому же чем больше я читаю о пророках, тем больше прихожу к заключению, что это проклятие не в меньшей степени, чем дар.
– Что ты хочешь сказать?
– Пророки говорят миру правду. Но люди очень редко на самом деле хотят правды. Мы требуем ее, как раз когда больше всего хотим, чтобы нам солгали. Лучше уж наркотик надежды.
– Но надежда и правда нужна человеку! Людям надо давать надежду! – запротестовала Мэйбл.
– Почему?
– Почему что?
Джерико скрестил на груди руки.
– В таком аморальном и жестоком мире разве это не бессовестно – давать людям надежду? Это как рекламировать мыло, которое никогда ничего не отмоет.
– Да ты просто циник.
– Неужели? А война! Мы деремся за власть, убиваем за нее. Мучаем других, превращаем в рабов. Творим себя, потом уничтожаем – снова и снова, всегда. Если цикл все равно будет повторяться, зачем затеваться с надеждой?
– Но мы же иногда побеждаем! Я сама видела людей, которые борются против такого угнетения и побеждают. То, о чем ты толкуешь, – это нигилизм. И если честно… – Мэйбл втянула воздуху, чтобы успокоиться. – Если честно, мне скучно это слушать.
Ничто так не придавало ей храбрости, как заявления, что в хорошей битве невозможно победить.
– И какой же это нигилизм – понять циклический ход вещей и отпустить его, вместе с зависимостями, моралью и да, c опиумной тщетностью надежды? – Джерико не постеснялся ответить залпом на залп.
Наивность Мэйбл его раздражала. Думает, что она повидала мир… но если она чего и повидала, так это одну-единственную его грань, аккуратно обсаженную живыми изгородями родительского идеализма.
– Ладно, – решил добить он, – если ты изволишь верить в надежду, то как насчет настоящего зла? Ты веришь, что такое явление существует?
Мэйбл почуяла в вопросе испытание, которое оглянуться не успеешь, как провалишь.
– Я верю, что настоящее зло порождается системой, которая устроена несправедливо, или людьми, которые поступают эгоистично. Еще алчностью. – Она никогда еще не облекала свои мысли по этому поводу в слова – даже для себя самой, и теперь ей было очень приятно проговорить их вслух.
