– Вот слова истинного благодетеля человечества.
Мэйбл ощетинилась.
– В страшилу под кроватью я не верю. В жизни и так довольно зла, c которым можно бороться, чтобы еще выдумывать чертей, демонов и призраков. Если ты веришь, что в мире существует Зло – вот такое, c большой буквы «З», – разве это не опровергает твою веру в свободную волю? Я все-таки считаю, что выбор у человека есть. Выбор поступать правильно. Выбор надеяться. И давать надежду другим, – c нажимом сказала Мэйбл.
Джерико сидел очень тихо, так что она даже перепугалась, не обидела ли его ненароком. Но тут он поднял голову и поглядел ей в глаза каким-то новым взглядом, от которого ей сделалось страшно.
– С тобой никогда не случалось такого, что поставило бы под вопрос все, во что ты веришь? – спросил он. – Что заставило бы тебя пересмотреть все твои представления о морали, о том, что хорошо и что плохо?
– Я… – Мэйбл осеклась. – Наверное, нет. А с тобой?
– Один раз, – Джерико был неподвижен, как статуя. – Я помог другу свести счеты с жизнью. Тебя это шокирует?
Мэйбл несколько секунд потрясенно молчала. Она совсем не была уверена, что мечтала знать такое о Джерико.
– Да. Немного, – сказала она наконец.
– Он очень болел и страдал и сам попросил меня это сделать. Мне пришлось как следует взвесить этот выбор: было ли это убийство или акт милосердия? Аморальный или, учитывая обстоятельства, наоборот, высокоморальный поступок? Я думал, что уже примирился с тем, что сделал. Но что-то я потерял уверенность.
Мэйбл совсем не знала, что сказать. Она нарисовала себе ростовой портрет Джерико, такого умного, доброго, благородного; это внезапное признание отказывалось вписываться в его строгую композицию. Да и собственная ее жизнь зиждилась на фундаменте, на котором большими буквами значилось «твори добро», и проникнуть в глубинный смысл этих слов у нее до сих пор особого шанса не было – да и желания, пожалуй, тоже.
– Мне очень жаль, – сказала она.
Это было самое жалкое из утешений, но ничего весомее она сейчас предложить не могла.
Джерико оттолкнул тарелку.
– Нет. Это мне жаль. Негодная тема для разговора на свидании. Что-то не задался у нас вечер, да?
– Ну, не настолько не задался, как в тот раз, когда я случайно наступила прямо в отхожее место в трудовом лагере… но в целом ты прав.
Джерико издал небольшое «ха!», и Мэйбл улыбнулась – в первый раз за вечер от души.
– Ого, Джерико! Ты только что смеялся. Ницше будет в ярости!
Джерико чувствовал себя последней сволочью. Затеял перепалку на ровном месте, ни с того ни с сего… Единственное прегрешение Мэйбл в том, что она не Эви. По крайней мере, она заслужила, чтобы к ней относились по-человечески. Если никакая искра между ними не пробежала, что ж, так тому и быть. И вообще-то недурно было бы попробовать спасти вечер и закончить свидание на ноте, поприятнее всех предыдущих.
Джерико сложил салфетку, встал и протянул ей руку.
– Мэйбл, не желаешь ли потанцевать?
– Ну, чаю я уже точно больше не хочу, – сказала она, подавая ему свою.
– Я не то чтобы хороший танцор, – сказал Джерико извиняющимся тоном. – И под этим я подразумеваю, что вообще-то не танцую. Совсем.
– Да ладно. Я вообще-то тоже не танцую. Но мы тут единственная пара младше семидесяти, а это чего-то да стоит, правда?
– Это как-то ужасно, – поморщился Джерико.
– Зато блины были ничего, – она тоже сморщила нос, в знак солидарности.
Джерико сопроводил Мэйбл на площадку для танцев, где они и встали, глядя друг на друга, одинаково неуклюжие и неуверенные. Оркестр затянул мелодию, так и отдающую доброй старосветской драмой: обреченная любовь, кровавая месть, чудесное спасение, новая жизнь.
– Ты разрешишь? – нервно спросил Джерико.
Мэйбл кивнула. Он положил ладонь ей на талию, и она чуть-чуть подскочила.
– Прости. Я?..
– Нет! Все… хорошо. Да. Я просто… В общем, все хорошо. – Щеки у нее почему-то сделались ярко-красные.
Джерико снова приземлил руку ей на талию, и на сей раз она положила свою левую ему на плечо, а другой, правой, встретилась с его ладонью, изо всех сил стараясь не обращать внимания на заливающую лицо жаркую краску. Они медленно двинулись через танцпол: раз, два-три, раз, два-три… Пары постарше одобрительно глядели на них и даже кричали что-то ободряющее на русском и на английском. Им даже удалось проделать несколько па безо всяких происшествий. Танец завершился бурными аплодисментами со стороны престарелой аудитории; Мэйбл чувствовала гордость пополам со смущением.
– Пока мы на коне, надо смываться, – прошептал Джерико ей на ухо.
– Согласна.
По дороге домой беседа вращалась исключительно вокруг пророческой выставки и блестящей игры Чарли Чаплина. Добравшись до «Беннингтона» (на пятнадцать минут раньше комендантского часа Мэйбл), они уже успели договориться пойти вместе на Стренд, смотреть Бастера Китона.
– Там может оказаться публика даже младше шестидесяти, – сострил Джерико, и Мэйбл засмеялась.
В животе у нее вспорхнули бабочки, так что ей даже пришлось поправить ремешок сумочки.
– Ну, спокойной ночи, Джерико.
– Спокойной ночи, Мэйбл.
Джерико был не вполне уверен в протоколе завершения довольно-ужасного-но-все-таки-не-вполне-провального первого свидания. Рукопожатие выглядело бы чересчур формальным. Поцеловать девушке руку… такое мог бы отколоть разве что герой-любовник из фильма (такого, что показывают днем) – и при этом не чувствовать себя полным идиотом. Поэтому Джерико послушался наития и поцеловал Мэйбл – нежно и быстро, в губы, – после чего заспешил по лестнице к себе в квартиру.
Мэйбл распласталась по стене холла, чувствуя себя как в летнем, напоенном цветами, пронизанном светом тумане, и даже зрелище мисс Адди, кружащей по вестибюлю, оставляя за собой след соли из халатных карманов и бормоча что-то про мертвых, которые лезут сквозь брешь, не испортил ей настроения.
Едва войдя в квартиру, она кинулась к телефону, игнорируя мамины мольбы об информации, и, заслышав голос Эви в трубке, расплылась в счастливой улыбке.
– Резиденция Провидицы-Душечки. Как вас представить?
– Эви, это я.
– Мэйбси! Как тебе мой секретарский голос? Правда же придает таинственности?
– Я знала, что это ты.
– О, какое разочарование! Но ты прямо вся запыхалась. За тобой гонятся волки? Говори, не медли.
– Ты мне не поверишь. Я сама себе не поверю!
– И во что же я не поверю?
– Я… погоди, я себя ущипну.
– Мэйбл Роуз! Если ты немедленно не прекратишь меня пытать и не скажешь мне сей же час, в чем дело, я… я… в общем, сделаю с тобой что-нибудь ужасное, пока не могу придумать, что.
