Но по-прежнему героин не определял всю жизнь Натали. «У меня было много других забот, — рассказывала она мне, — включая учебу, работу». Поддерживать отношения с родителями во время приездов по выходным и праздникам стало сложнее, чем раньше, потому что отчим все чаще находился в скверном расположении духа. Героин хорошо отвлекал от всех неприятностей, был наградой за непростой день, психическим пикником, к которому она, Фред, Стив и еще несколько друзей могли возвращаться снова и снова. Но она не нуждалась в нем. Пока еще нет.
Затем она попробовала колоться. Она увидела, как девушка Стива привычно готовит себе укол, и процесс ее сразу заинтриговал. Натали отозвала ее в сторону и попросила показать, как это делается. И Натали, добросовестная и дотошная по природе, запомнила непростой ритуал во всех подробностях. Насыпать нужное количество коричневого порошка в ложку, добавить воды, подержать ложку над горелкой, пока жидкость не покипит пару секунд. Чтобы отфильтровать раствор, нужен ватный шарик. Жгут. Вздутая вена на внутренней поверхности руки. Необходимо действовать спокойно и четко, ничего не разлить, ничего не испортить. Когда игла попала в вену, она в ту же секунду почувствовала, как открылся проход для этого экзотического любовника, посланника из Афганистана или откуда он там прибыл, чтобы он мог войти в ее тело, ее сердце, ее мозг.
Больше не о чем было беспокоиться, с момента как игла проколола вену, даже прежде чем наркотик изменил химический состав ее нервной системы. Полное умиротворение наступило уже от знания, что это верняк, больше никаких «может быть». Вот что она искала так долго и наконец нашла.
* * *
Но не наркотики в целом, опиаты или даже героин изменили жизнь Натали. А регулярные уколы. Сначала она словно попадала во власть нахлынувшей волны, полчаса химического афтершока. Это было здорово. И классно. Все части процесса соединялись в единое целое, все детали сливались во что-то уникальное. «Весь ритуал... Я его любила, — сказала она мне. — Иногда я колола других, потому что у меня получалось лучше всего и мне нравилось делать это для них». Казалось, Натали с головой погружалась в черную мессу. Кожа и блеск стали, голубоватая просвечивающая вена. Ложка и пламя, момент кипящего колдовства, которое открывало вход в иное измерение. А когда игла входила в ее руку — ощущение самого наркотика внутри себя. Кандалы со звоном падали со всей ее нервной системы, действуя на прошлое, сглаживая все неприятные воспоминания и гарантируя на последующие часы защиту от неприглядных мыслей и образов, вселение в сознание, пропитанное умиротворением.
Эта гармония ощущений поселилась в разуме Натали как сеть синапсов, соединенных в ее мозге. И из этой штаб-квартиры начала рулить безотлагательная необходимость. От первого укола и до момента, когда она начала постоянно колоться героином и ее дни покатились однообразной чередой, прошло меньше месяца. Во второй половине дня реальность начинала сворачиваться в воронку, ведущую вниз трубу, которая должна опустошиться в резервуар в какой-то момент. Этот момент — момент укола. Неотвратимо от первого крена ее внутреннего взора до момента времени, когда безмятежные часы остаются позади.
Иногда, в свою смену в ресторане, радуясь летним лучам солнца, проникающим сквозь зеркальные окна, она вдруг вспоминала. Образ мог быть вызван дымом от сигареты посетителя, стоявшего рядом с входом. Иди специфической сглаженной формой ложки рядом с грязной тарелкой на соседнем столике, которая напоминала деформированную ложку наркомана, согнутую таким образом, чтобы из нее в горизонтальном положении ничего не выливалось. Или вибрацией ее мобильного, означавшей звонок от Фреда, который, возможно, уже встретился со Стивом. У которого, возможно, уже достаточно на всех. На сегодня. Или урчанием желудка, который плохо работал в последние дни. Или тем, как выглядела ее рука. С опущенными рукавами внешне ничего не было заметно. (Хотя все как будто бы знали, что Натали живет на другой планете.) Но когда она закатывала рукава, чтобы помыть посуду, она часто мельком видела синяк, темневший на сгибе локтя.
Что бы ни было спусковым крючком, она проигрывала одно и то же ощущение снова и снова — ощущение, как ее несет от желания до действия. Сначала неожиданно появлялось напряжение в желудке и груди, ощущение чего-то надвигающегося, проблемы или угрозы, или великолепной возможности, в зависимости от того, как она разыгрывала карты. Секунду-две чувство не имело цвета, содержания, а затем трансформировалось в тягу. С этого момента она не могла перестать об этом думать ни на минуту. Неодолимое желание овладевало ее мечтами, каждой мыслью, пока она механически выполняла работу. Каждые пять минут она проверяла телефон. Она была уверена, что Стив еще будет дома. Еще не было часа дня. Она посылала ему эсэмэску каждый раз, когда выходила на кухню. Что, если он уже раздобыл дозу? Тогда он сейчас возвращается домой. По словам Натали: «Когда он застревал в пробке, я испытывала страшные муки... Я буквально не сводила глаз с телефона, моля его зазвонить». А когда он возвращался, она думала: хватит ли на всех? Что, если он оставил только для себя? Тогда ей придется его просить.
Этот тип внутреннего диалога четко проявился во время наших с Натали бесед. После первых вопросов с моей стороны она вспомнила и мысли, и поступки. Она могла воспроизвести целый телефонный разговор: «Давай, Стив. Я поеду с тобой, если хочешь. Я не против. Я освобожусь в пять». И она часто прокручивала в голове мрачный исход ситуации: «Ему нравится мое общество. Но что, если он уедет на выходные? Черт, мы должны были тратить экономнее. Мы отложили один пакетик, но его недостаточно для двоих. Тогда на фиг Фреда. Он всегда полагается на меня в таких вопросах, я должна обо всем заботиться. Но что, если он уже позвонил Стиву? Что, если он забыл, что я уезжаю домой в пятницу вечером? Мне нужно взять с собой запас, чтобы протянуть уикенд; иначе будет совсем кошмарно быть с мамой и этим говнюком».
Невозможно было игнорировать момент, вписанный в будущее этого дня, момент, когда наркотик окажется в ее руках. До тех пор у нее будет непрестанно сосать под ложечкой — предвкушение с желанием, смешанные с панической тревогой. Это чувство не ослабеет. Пока она не будет знать наверняка. И даже тогда что-то может пойти не так.
К началу мая Натали еще не была настолько зависима физически, чтобы она и дня не могла прожить без героина. Но к этому всё шло. Вот как она описывает свои тревожные мысли: «Я знала, что мне будет довольно дискомфортно на следующее утро и, конечно, к вечеру станет хуже. Два дня без дозы — сложно сказать». Она уже неделями не делала перерывов на два дня. «Думаю, было бы очень плохо». И все равно она не думала о своей зависимости как о физической. «Физическая зависимость никогда меня не тревожила. Она была почти исключительно психологической. Я была одержима этим. Если у нас ничего не было запланировано на следующий день, мы вставали очень рано или ложились поздно, ожидая телефонного звонка». В своих фантазиях она разыгрывала личную драму: я наркоманка, вот я кто. Моя жизнь — это кино, а я — девушка-секси, играющая блюз на автобусной остановке, сгорбившаяся, трагичная фигура. Не спокойная маленькая Натали, которая читала книги и редко проводила время вне дома. Она, безусловно, жила на грани, именно это придавало ее жизни форму, задавало направление, раскрашивало в цвета, определяло наполнение. И эта неудержимая тревога, это неудержимое желание, эта тяга, которая становилась все сильнее с каждым часом, пока она ждала Стива. Что, если его телефон разрядился? А вдруг он забыл его дома?
