Первый раз с детства она была совершенно беспомощна. Она сделает то, что ей сказали. Не было другого мотива, никакого другого плана. И сверхъестественным образом, когда стучащий стыд отпустил ее на мгновение, она почувствовала то, что меньше всего ожидала: облегчение. Огромное облегчение. Отказ от себя длился долго и поддерживался слишком большой ценой — она пыталась быть таким человеком; каким была в глазах окружающих; и теперь должна получить то; что заслужила; — сила уступила место истощению.
* * *
Она проплакала почти весь вечер. Сделала кучу звонков; мучительно извинялась; просила простить и дать надежду на сохранение добрых отношений. Звонки родителям Майкла; затем своим родителям. Все плакали и говорили; что любят ее; даже прощают ее. Но больше всего Донну поразили сочувствие и забота ее матери и брата, когда она ожидала, что ее отвергнут и станут презирать.
Тем вечером Донна оставила сообщение на автоответчике специалиста по зависимостям. Она перезвонила и договорилась о визите в понедельник, в 9 утра. Последние два дня прошли как в бреду. Донна почти не шевелилась. По большей части она лежала на полу. Спать в постели она себе не позволила. Это был способ наказать себя. Больше всего хотелось умереть, вспоминает она. Она чувствовала, что не заслуживает жить дальше. Но у нее не хватало ни энергии, ни решимости, чтобы убить себя. С Майклом они почти не разговаривали. Потом она узнала, что Майкл следил, чтобы она не совершила самоубийства, проверял ее каждые один-два часа. Но несмотря на мучившую ее временами сильную душевную боль, опасности не было. Она была в полубессознательном состоянии, оглушена, почти ничего не чувствовала или чувствовала облегчение при мысли, что больше не нужно притворяться. Майкл и она были в зоне ожидания понедельника.
Когда утро понедельника наконец настало, Майкл и брат Донны практически отнесли ее на руках в машину. Она никогда не проходила лечение, никакого рода. Она встретилась с женщиной, с которой потом будет разговаривать несколько лет. Она тоже когда-то была зависимой. Врач хотела поместить ее в стационар как можно скорее. Донна не хотела, сопротивлялась. Но подумала о Майкле, ждущем в холле. И, в конце концов, согласилась, отдав последние крохи того, что могло сойти за независимость.
Два дня спустя она начала прохождение тридцатидневного курса, в который входила групповая и индивидуальная терапия. Собрания по программе 12 шагов проходили несколько раз в неделю. Первые несколько раз Донна посетила АА, но затем ее попросили перейти в АН (Анонимные Наркоманы), и этот вариант подошел ей больше.
Тридцать дней прошли. Затем Донна переехала к родителям. Это был период смешанных чувств, но все-таки отношения между домашними потеплели как никогда, насколько ей помнилось. Через два с половиной месяца она вернулась домой к Майклу. Все это время она продолжала сеансы с терапевтом, к которой пошла в тот понедельник после своей «поломки» — как еще это можно было назвать. Врач вызывала симпатию, а вскоре Донна впервые испытала другое чувство — чувство, что тебя понимают.
Начали вскрываться мотивации, которые снова и снова возвращали ее к таблеткам: чувство безопасности, дарованное наркотиком, и вызывающая непокорность, даже месть, которые шли комплектом к нему. Оба чувства приносили удовлетворение, но очень по-разному. Оказалось, что, сколько она себя помнила, она всегда считала, что каждый, кто узнает о ней правду, не захочет иметь с ней дела. И она чувствовала гнев, который копился в ответ.
* * *
Ее терапевт хотела услышать всю историю.
Желание уничтожить свой внутренний мир возникло задолго до того, как она попала в зависимость от таблеток. Ее жизнью руководило следующее уравнение: она должна скрывать свою потребность в поддержке и уязвимость, свое разочарование, свой гнев, чтобы ее принимали, терпели, любили. В семье, когда она была ребенком, все вертелось вокруг отца, слабого здоровьем. Затем, годы спустя, будучи уже молодой женщиной, она все время вступала в отношения с мужчинами, склонными к насилию. Вспомнилась одна особенно ужасная связь, когда дело дошло до того, что она позволила себя связать и приставить к своей голове пистолет, чтобы удовлетворить мужчину, с которым тогда жила. Жертвуй собой, чтобы тебя приняли. Как она выразилась, «в какой-то момент мое “я” просто ушло».
Теперь она видела связь между насильственными отношениями и наркозависимостью, по крайней мере, между событиями собственной жизни. В обоих случаях она должна была много отдавать, если хотела хоть что-то получить. Из отношений она выходила физически сломленной, и ей была прямая дорога на реабилитацию. Но стимул к повторению разрушительных отношений с мужчинами или приему наркотиков был в точности тот же. В перерывах между отношениями она мучила себя голодом. Для нее важно было отказываться от собственных потребностей; страдать от лишений до тех пор, пока хватит сил выносить пустоту. Травма шеи почти не давала о себе знать, и Донна открыла, что викодин предлагает кое-что еще, помимо облегчения боли: окутывающее, как одеяло, чувство тепла — и ей не приходилось для этого отключать чувства или врать себе. Но, конечно, она не могла ни с кем поделиться своим открытием. Скрывать новую страсть от других было нелегко, но не так болезненно, как скрывать свои потребности от себя. Наоборот, ей нравилось красть и не попадаться, так как это были моменты сопротивления, моменты триумфа в жизни, где во всех ее проявлениях царил компромисс. Это работало, пока наркотики давали необходимое ей чувство близости. У Донны, как и у Натали, произошло определенное слияние: не в результате употребления самого наркотика, а в результате наложения новых травм на старые и соответствия между тем, что отсутствовало и что было получено.
Вместе с терапевтом Донна проигрывала случаи из детства. «В моей семье многое делалось молча. И я использовала эту стратегию в общении с другими. Я очень отстраненно вела себя с Майклом, а затем, из-за необходимости соблюдать тайну, вызывающе». Терапевт показала ситуацию, какой она была на самом деле, и Донна поняла, что почти всю жизнь боролась с депрессией. Ее это потрясло. Она никогда не смотрела на себя как на депрессивную личность, но теперь это стало очевидно. Она отрицала практически все свои страдания, выбирая вместо этого самоконтроль и насилие над собой, в отношениях с родителями, с мужчинами, с наркотиками. Для нее важно было всегда вести тайную жизнь. Это было единственным правилом, которое она никогда не нарушала. До сего момента, сидя в одной комнате с человеком, которого она едва знала.
* * *
Донна не принимала наркотики четырнадцать месяцев. Затем; в течение четырех-пяти месяцев; она периодически принимала трамадол; слабый опиат. Не знаю; как она его доставала; но на это ее подталкивало эмоциональное состояние, а не медицинская необходимость. Как и Брайан, она не прекратила употреблять резко и навсегда. Но, возможно, «рецидив» Донны привел к тому, что личностно она выросла еще сильнее. Они с Майклом разъехались вскоре после того, как он узнал, что она опять употребляет. Он вывез все вещи из дома в течение двух недель. Но в этот раз ее это не подкосило. Она не приняла это близко к сердцу. В этот раз она чувствовала только облегчение. Холодность и эмоциональная дистанция Майкла были не тем, что она хотела от спутника жизни, но бросить его никогда не приходило ей в голову. Разве была она излишне требовательна? Разве не он заслуживал ее безграничной преданности? Теперь же она думала, что, возможно, возвращением к наркотикам она бессознательно стремилась расторгнуть брак, который не устраивал ее. Нет ничего хорошего и чистого в зависимости и в выходе из нее тоже.
