В 9 ч. подняли якорь, распрощались с г. Leon Amundsen и под частыми ударами мотора двинулись в путь. Темно. Кругом перебегают огоньки рыбачьих лодок, да сзади причудливо раскинулись по горе огни Funchel´a. Прощай, Мадейра и Funchel. Теперь вокруг мыса Доброй Надежды»
[99].
Сохранилось письмо Кучина Бартольду, написанное в тот день на фирменном бланке экспедиции с изображением «Фрама» и надписью «Fram-Expedition»:
«Дорогой Бартольд!
Из газет ты узнаёшь всё о Фраме. Маршрут изменён. Южный полюс вместо Северного.
Большое спасибо за это письмо. Хотел много рассказать тебе, но нет времени. Привет твоей маме, Элизабет, Акки, Гундерсенам.
В апреле 1911 мы будем в Буэнос-Айресе. Адрес – Норвежское консульство. Пиши много и подробно. Твой друг Саша.
«Когда рушится одна надежда, тут же в глазах блеснёт новая»
[100].
Александр полон противоречивых чувств. С одной стороны, его путешествие значительно затягивается – как воспримут это известие его родные, с другой стороны – открываются новые возможности. Обращает внимание фраза в дневнике: «На меня произвело неприятное впечатление». Для него, обладающего обострённым чувством справедливости, утаивание цели экспедиции от её участников воспринималось как обман, который для него был абсолютно неприемлем. Ему требуются объяснения. «Несколько раз подолгу говорили с Амундсеном о поездке к Южному полюсу. Меня удивляло, что он, так резко осуждавший полярные экспедиции исключительно спортивного характера, т. е. с целью лишь достигнуть пункта 90°, сам теперь предпринял такую же экспедицию: «Для меня эта поездка создана необходимостью добыть денег для предполагаемой поездки на Север. Достижение Южного полюса даст возможность добыть денег. У нас, в Норвегии, всегда неохотно дают деньги на научные исследования, т. к. бросают большие суммы как призы в спорте. Это в характере всего народа, и на эту сторону, прежде всего, приходится бить. Если бы американцы не побывали на Северном полюсе, мне охотно дали бы денег для того лишь, чтобы первому побывать там. Или, если бы я объявил, что иду, чтобы достигнуть Южный полюс, я, несомненно, получил бы средства на это с избытком. Теперь с этой же целью снаряжены три экспедиции: английская – «Terra Nova» Скотта, японская и Fram-Expedition. Наша экспедиция находится, несомненно, в лучших условиях. И мы побьём рекорд»
[101].
Амундсен снова обманул Кучина. Для него, не получившего систематического образования, как Нансен или Кучин, научные исследования были лишь прикрытием, обусловленным правилами игры. Главное – быть первым и получить в достижении своей цели свою долю адреналина, свою порцию страданий, мученичества, преодоления и славы. Последнее, впрочем, для него не слишком важно и имеет значение только для сбора денег на следующую экспедицию. Недаром его любимой книжкой в детстве была книга о трагической судьбе экспедиции Франклина, шедшего по Северо-Западному проходу из Атлантики в Тихий океан. Амундсен обладал харизмой, умел убеждать, умел находить для каждого человека нужные для того слова. Не подлежит сомнению, что он нашёл нужные слова и для Александра.
Биограф Амундсена Тур Буманн-Ларсен упоминает о двух случаях, когда на собраниях экипажа он ставил вопрос: «Согласна ли с ним команда?» – и получал ответ: «Нет». Тогда он беседовал с каждым в отдельности и получал необходимое: «Да». Кто не соглашался, становился изгоем. А с неугодными Амундсен умел расправляться. В этом отношении весьма показательна история с Хельмером Хансеном. Тем самым Хельмером Хансеном, который в 1903–1905 годах на яхте «Йоа» прошёл с ним из Атлантического океана в Тихий Северо-Западным проходом, который прокладывал лыжню к Южному полюсу, деликатно предоставив возможность командиру первым вступить на заветную точку, который в 1918–1920 годах был капитаном на судне «Мод» в экспедиции по Северо-Восточному проходу вдоль сибирских берегов, который боготворил Амундсена. Но стоило возникнуть конфликту, как Амундсен списал его на берег на Аляске, без средств к существованию и возможности вернуться домой.
Интересно, как же Амундсен относился к Кучину? В своей книге, посвящённой этому путешествию, он пишет о нём трижды. Первый раз в уже упомянутой цитате, о том, что Кучин делает анализы воды после похода в июне-июле. Второй раз – в списке морской партии, при разделении участников экспедиции на два отряда. Третий – когда Кучин покинул экспедицию.
[102]
Как указывает биограф Амундсена, он ценил и приближал к себе людей, лично преданных, непрекословящих, выполняющих все распоряжения.
Кучин к таковым не относился. Он обладал чувством собственного достоинства, имел своё мнение, не обязательно высказываемое вслух, и он был по образовательному и культурному уровню значительно выше большинства участников похода. Амундсен не мог этого не понимать, но нуждался в Кучине. Александр был человеком Нансена – Хелланда-Хансена, а с ними он не мог ссориться. Поэтому, по всей вероятности, держал его на некоторой дистанции, но, как видим, нашёл и для него нужные слова при объяснении, почему изменён маршрут экспедиции. Впрочем, вряд ли у него были нарекания к Кучину как к работнику.
Саша вырос в семье, где все много трудились, и сам он не боялся никакой работы – хоть по ночам вахты стоять, хоть за собаками убирать, хоть судно красить, а на океанографических работах вообще работал как одержимый. Это не могло не вызывать уважения. Но не у всех. В экипажах, подобных описываемому, образованных «умников» не любят, тем более что формально его социальный статус разнорабочего был ниже многих. Александр не был душой компании, как кок Линстрем, толстый и добродушный пьяница, умевший улаживать конфликты, не был весельчаком, как Ертсен и Преструд, непременные участники судовых концертов, не был таким мастеровым, как парусный мастер Ренне, на своей швейной машинке выполнявший всякие заказы. Саша к тому же был застенчив, самолюбив и тяжело сходился с людьми. На «Фраме» ему было неуютно. Кучин не привык к такому отношению к себе. Дома, в училище, даже в Бергене у него были друзья. Окружающие если не любили его, то уважали. Кроме прочего, угнетали военные порядки, по сравнению с которыми «Правила поведения учащихся Архангельского торгово-мореходного училища», против которых бунтовали в 1905 году, казались мягкими.
Он пишет родным, что одинок, что ему не с кем поделиться своими мыслями, боясь быть не понятым. Отец, сочувствуя ему, отвечает: «Милый дорогой мальчик! Желаю тебе всего хорошего. Как видно из твоего письма, что тебе живётся не тяжело, но тяжело на душе. Я чувствую это, и тяжело отзываются твои слова, что тебе не с кем поделиться мыслями. Да, Саша, я слышал в Тромсё, что люди на «Фраме» любители легко пожить, да и не совсем хороши. Хотя ты их хвалил. Я, конечно, не знаю и судить не берусь, а чужим словам верить нельзя»
[103]. Весьма любопытный взгляд норвежских обывателей на людей, которые ушли в опасное путешествие, может быть, на смерть, не правда ли?
