Прохожие с радостью встречали Телемаха, но были и те, кто провожал его недобрым взглядом. Наверно, эти люди не верили, что Телемах справится с нашествием женихов-проходимцев. Ты же знаешь: дурные люди уважают только силу, а силы у Телемаха (как им казалось) не было.
Ну а Одиссея никто не узнавал.
За воротами дворца, в тени, лежал старый пес Одиссея, Аргус. Всеми брошенный, он доживал последние дни. Заслышав шаги, он поднял голову. Сразу узнал он хозяина – по стати, по голосу, по походке. Попытался встать, но сумел только вильнуть хвостом и снова уронил голову на лапы.
– Бедный мой Аргус, – проговорил Одиссей. Тихо заскулил старый пес. Так и остался он лежать у ворот, не в силах двинуться с места, только тяжело дышал и смотрел вслед Одиссею. А женихи-захватчики уже шли гурьбой навстречу гостям.
– Ага, вот и наш Телемах вернулся, – прокричал издали Антиной. – Ну как, помогли тебе твои друзья-правители? Не их ли ты притащил с собой? Хотя нет, одного я знаю. Скажи, могучий Эвмей, где оставил ты свое войско? В хлеву среди навозных куч?
– Как бы тебе самому там не оказаться, – процедил сквозь зубы Телемах.
– Что ты там бормочешь, трус? – продолжал глумиться Антиной. – Тебе придется говорить громче в присутствии нового царя Итаки! Клянусь Зевсом, уже сегодня я женюсь на твоей матери!
Телемах сжал кулаки и бросился бы на обидчика, но Одиссей удержал его – да так сильна была его рука, что Телемах не смог даже с места сдвинуться.
– А что это за старый бродяга хватает тебя за одежду? – прищурился Антиной. – Он теперь у тебя вместо папаши? Веселая семейка, ничего не скажешь! Проваливайте-ка отсюда все трое подобру-поздорову! Или вас поторопить?
Он хотел уже обнажить меч, но кто-то из приятелей его остановил.
– Не годится, – сказал этот кто-то, – устраивать кровопролитие в такой день. А что, если узнает царица?
– Верно, – сказал Антиной. – Я потерплю до вечера, когда стану правителем Итаки. И тогда мы порубим на куски всех недовольных, начиная с Телемаха и его нового папаши, вот этого нищеброда! Тот, кого так назвали, побледнел и шагнул вперед. Но тут уже Телемах заступил ему дорогу.
– Подожди, отец, – прошептал он. – Прошу тебя, не спеши.
И правда: на галерее дворца показалась царица Пенелопа. Все остановились и посмотрели на нее. И так была она прекрасна, что у Одиссея упало сердце: теперь понимал он, что женихи готовы были драться не только за царский трон!
В руках Пенелопа держала тонкое, сверкающее серебряной парчой полотно. Это был тот самый погребальный саван, который должна была она соткать для Лаэрта, отца Одиссея, прежде чем выйти замуж. Эту ткань распускала она каждую ночь и утром начинала работу заново. Но у нее больше не было сил продолжать игру. Решила она – хотя никому об этом и не сказала, – что саван станет ее собственным: если и суждено ей стать женой одного из негодяев, то замужество это будет недолгим.
– Слушайте меня, молодые люди, – обратилась она к женихам. – Не рада я видеть вас здесь. Никого не люблю я, кроме покойного Одиссея, и никого любить не смогу. Но я знаю, что вы не отступитесь. Чтобы не наступило еще горших бед для моей страны – я подчинюсь. Один из вас станет сегодня моим мужем.
Остановилась она, чтобы передохнуть, и закрыла ненадолго глаза. И привиделась ей Афина Паллада: велела Пенелопе богиня, чтобы та не печалилась раньше времени. И (как говорят) дала ей один мудрый совет.
И тогда объявила Пенелопа:
– Непросто мне будет выбрать лучшего, когда вы все мне гадки одинаково… Но слушайте мое последнее требование. Тот из вас станет правителем Итаки, кто сумеет согнуть тугой лук супруга моего, Одиссея, натянуть тетиву и поразить одной стрелой двенадцать колец!
[11]
Зашумели женихи, зашумели и забеспокоились. Знали они, что лук Одиссея требует от лучника великой силы. Да и непросто одной стрелой прострелить все кольца!
Многие предпочли отказаться – и пошли пировать в большой зал. Но многие действительно взялись за тяжелый боевой лук. Вертели его и сжимали, но ни у кого не получилось согнуть его даже до половины.
Наглец Антиной мучился над луком дольше других, но тоже безуспешно. Тогда он в сердцах ударил им о землю и крикнул:
– Да эта проклятая палка заколдована! Будто не знаем мы женских хитростей?
Но тут Телемах выступил вперед. Протянул руку. Взял отцовский лук, зажал покрепче и согнул сразу сильнее всех других – вот разве что тетиву не смог надеть. Сделал он и вторую попытку, а на третьей, вернее всего, у него получилось. Но тут послышался еще один голос:
– Дайте-ка мне.
Это говорил тот самый нищий бродяга (ты помнишь, кто это был на самом деле).
– Хм, – сказал Антиной. – Это не по правилам. Бездомному проходимцу нет места среди нас, благородных мужей.
– Далеко тебе еще до мужа, – отозвался Телемах.
А остальные женихи посовещались и решили – пусть незнакомец попробует. Должно быть, некоторые подумали: если даже он выиграет, будет не так обидно, как если бы победил кто-то из них. Не слишком-то они доверяли друг другу!
И они согласились.
Бродяга скинул свой драный плащ, и все увидели его мускулы и тело, как будто отлитое из бронзы.
Женихи переглянулись.
Бродяга взял лук.
В его руках он лежал как влитой, как будто под него и был сделан. Незнакомец одним махом согнул лук и надел петлю на зарубку. Тетива натянулась.
Тогда он сурово оглядел собравшихся.
– Выставляйте ваши кольца, – сказал он. Недоумевающие женихи укрепили на особых шестах двенадцать колец. По правилам, кольца должны были быть на одной линии – но бессовестные бездельники постарались поставить их вразнобой и криво.
Одиссей (конечно, мы будем называть его так) ничего на это не сказал. Достал стрелу из колчана и натянул лук.
Стрела унеслась со свистом – и пронзила все двенадцать колец, и упала на землю, причем все кольца были надеты на нее, будто кусочки мяса на палочку, если тебе так будет понятнее.
«Это знамение!» – подумали женихи, которые были поумнее.
«Это конец!» – сообразили самые умные.
И только Антиной взъярился пуще прежнего – может быть, он понял, кто перед ним? Он выхватил меч и кинулся, расталкивая остальных, – нет, не к бродяге-победителю, а к Телемаху, что стоял ближе.
– Кем бы ты ни был, старый мошенник, мне все равно! – кричал он. – Тебя мне не одолеть, зато я убью мальчишку Вот ты порадуешься!
