– Он теперь в наших руках. Будет делать то, что я ему велю. Он больше не доставит нам неприятностей.
– Но… Господи, Белл, не можешь же ты все время держать его на игле. Однажды он очухается и…
– Кончай толковать как законник. Я знаю, как действует этот наркотик, а ты нет. Когда он очухается, он будет делать то, что я ему велю. Велю ему прекратить преследовать нас, и он перестанет; велю ему прекратить совать нос в наши дела, и он оставит нас в покое. Велю ему уехать в Тимбукту, и он туда отправится. Велю ему забыть все, что с ним было, и он забудет… но сделает все, что я ему прикажу до того.
Я слушал, понимал все, о чем она говорила, но меня ничто не интересовало. Если бы в тот момент раздался крик: «Пожар! Горим!» – я понял бы смысл, но мне все было бы безразлично.
– Не верю я.
– Хм, не веришь? – Она как-то странно взглянула на него. – А следовало бы.
– Как? О чем ты?
– Ладно, не важно. Препарат действует, толстячок. Но сначала нам нужно…
Вот тут-то Пит и начал выть. Не часто приходится слышать, как воют коты; можно прожить всю жизнь и не услышать кошачьего воя. Коты не воют во время драки, как бы сильно им ни досталось, никогда не воют просто из-за неудовольствия. Они начинают выть только в минуты безысходного страдания, когда попадают в совершенно невыносимые условия, когда наступает предел их возможностей и уже больше ничего не остается делать.
Рождающийся вопль леденит душу, его невозможно выносить, он изнуряет своей непрерывностью.
– Чертов кот! Надо выкинуть его отсюда, – вздрогнув, сказал Майлз.
– Убей его! – взвизгнула Белл.
– Ты всегда круто берешь, Белл. Из-за своего бесценного животного Дэн устроит нам скандал посильнее того, который он закатил бы, обчисти мы его самого до нитки. Где тут… – Он повернулся и поднял мою дорожную сумку.
– Я сама убью его! – визгливо закричала Белл. – Я почти год мечтала убить эту проклятую тварь. – Она оглянулась в поисках орудия убийства. Затем ринулась к камину и схватила кочергу.
Майлз поднял Пита и попытался засунуть его в сумку. Только попытался… Пит спокойно позволяет себя поднять только мне или Рикки. Но даже я не осмеливаюсь взять его на руки, когда он воет. Сначала надо провести осторожные переговоры: выведенный из эмоционального равновесия кот опаснее, чем гремучая змея. Но даже если он не был так расстроен, он никогда без сопротивления не дал бы схватить себя за загривок.
Пит вцепился в руку Майлза когтями и зубами. Майлз заорал и выпустил его.
– Отвали, толстяк! – истошно заорала Белл и замахнулась на Пита кочергой.
Ее намерения были достаточно откровенны, и на ее стороне были сила и оружие. Но она не обладала сноровкой в обращении с кочергой, а Пит был весьма искусен во владении своим оружием. Он увернулся от удара и в четырех местах оцарапал ее ноги.
Белл пронзительно завизжала и выронила кочергу.
Что происходило потом, я мог только догадываться, так как имел возможность наблюдать лишь то, что происходило прямо передо мной. Я не мог видеть остальной части поля боя, потому что мне никто не велел взглянуть в другом направлении. Таким образом, я следил за происходящим в основном по отзвукам борьбы, крикам, воплям, топоту ног. Увидел я только, как два человека преследовали кота, потом, совершенно неожиданно, мимо меня пронеслись два человека, которых преследовал кот.
Не думаю, чтобы им удалось хотя бы прикоснуться к нему.
В ту ночь для меня худшее из всего было, конечно, то, что я не мог видеть подробностей сражения, а главное, не мог полностью воздать должное Питу в час его величайшей битвы и в момент его славной победы. Я видел и слышал, но не воспринимал того, что происходило. Я находился в оцепенении, и когда! В миг его наивысшего торжества.
И сейчас, вспоминая ту ночь, я чувствую волнение, которое не мог испытать тогда. Но это не одно и то же: испытать подобное мне уже никогда не суждено.
Внезапно проклятия и грохот смолкли, и вскоре Майлз и Белл вернулись в гостиную.
– Кто оставил решетку двери в сад раскрытой? – отдышавшись, спросила Белл.
– Ты сама. Заткнись уж. Он убежал.
У Майлза лицо и руки были в крови. Он потрогал царапины на лице и поморщился. Он, вероятно, был сбит с толку и растерян: одежда в беспорядке, пиджак на спине порван.
– Черта с два я заткнусь. Есть у тебя в доме ружье?
– А?
– Я пристрелю этого поганого кота.
Ей пришлось хуже, чем Майлзу. У нее было больше незащищенных мест, доступных когтям и зубам Пита, – ноги, обнаженные руки и плечи. Было совершенно очевидно, что ей еще долго не придется носить открытые платья, и если с помощью специалиста не принять неотложных мер, то рубцы от шрамов останутся у нее до конца жизни. И вообще она была в тот момент похожа на гарпию после серьезной стычки с сестрами.
– Сядь! – повысил голос Майлз.
Белл ответила ему кратко и выразительно – скрытый смысл ответа был отрицательным.
– Все равно я убью этого кота!
– Не хочешь – не садись. Иди-ка умойся. Потом смажем царапины йодом и сделаем перевязку. Забудь ты о коте, мы от него избавились, слава богу.
Белл произнесла что-то неразборчиво, но Майлз разобрал.
– Ты тоже, но еще дальше, – ответил он. – Послушай, Белл, будь у меня ружье – я не говорю, что оно у меня есть, – и выйди ты во двор и начни палить, то все равно – попала бы ты в кота или нет – через десять минут сюда нагрянула бы полиция, и нам пришлось бы впустить их в дом и отвечать на вопросы. Вот чего ты добьешься. Да еще он связывает нам руки. – Майлз ткнул в меня пальцем. – А если ты сунешься за дверь без ружья, этот зверь может тебя убить. – Он еще больше нахмурился. – Следовало бы издать закон, запрещающий держать дома таких тварей. Он представляет опасность для общества. Только послушай!
Пит рыскал вокруг дома. Он больше не выл. Снаружи доносился боевой клич: он призывал своих врагов выбрать вид оружия и выйти на бой – один на один или один против всей компании – безразлично.
Белл прислушалась, и ее передернуло. Майлз продолжал:
– Не беспокойся, в дом он не проникнет. Я не только закрыл на крюк решетку, которую ты оставила открытой, но и запер вторую дверь.
– Я не оставляла ее открытой!
– Считай так, если тебе нравится.
Майлз обошел помещение, проверяя запоры на окнах. Вскоре Белл покинула комнату, за ней вышел и Майлз. Через некоторое время не стало слышно и Пита. Я не знаю, сколько времени они отсутствовали, – время для меня перестало существовать.
Белл вернулась первой. Ее косметика и прическа были безупречны, она надела платье с длинными рукавами и стоячим воротником и заменила порванные чулки. Кроме нескольких полосок пластыря на лице, ничто в ее облике не напоминало о недавней битве. Если б не угрюмое выражение лица, при других обстоятельствах ее можно было бы назвать восхитительной.
