– Ты мой лучший друг. Ты мне как сестра.
– Умница. А теперь закатай-ка рукав.
Укола я не почувствовал, но кожа в том месте, куда вошла игла, горела. Меня трясло, как от озноба, но я смог выпрямиться в кресле.
– Эй, сестренка, у меня кожа после укола горит. Что ты мне засадила?
– Кое-что, от чего тебе сразу станет лучше. Ты немного приболел.
– Да, приболел. А Майлз где?
– Сейчас вернется. Подставляй-ка другую руку, рукав-то закатай!
– Для чего? – запротестовал я, но рукав закатал и позволил себя уколоть. От укола я подпрыгнул в кресле.
– Тебе ведь не очень больно? – улыбнулась Белл.
– А? Нет, не больно. Зачем уколы-то?
– Ты подремлешь, пока мы доедем. А как доберемся до места, ты проснешься.
– Ладно. Мне хотелось бы поспать. И я хочу погрузиться в долгий сон. – Тут мной овладело беспокойство, и я оглянулся по сторонам: – А где же Пит? Он ведь собирался со мной…
– Пит? – переспросила Белл. – Ну что ты, милый, забыл разве? Ты отправил его к Рикки, она о нем позаботится.
– Ах да. – Я улыбнулся с облегчением. Я послал Пита Рикки, помню, как отправлял его по почте. Все хорошо. Рикки любит Пита и, пока я пребываю в долгом сне, будет о нем прекрасно заботиться.
Они отвезли меня в Объединенный храм в Сотелл, которым пользовались небольшие страховые компании, не имевшие собственных Храмов Сна. Я проспал всю дорогу и проснулся, как только Белл заговорила со мной. Майлз остался в машине, а Белл повела меня в здание. Девушка за стойкой регистратуры взглянула на меня и спросила:
– Дэвис?
– Да, – ответила за меня Белл. – А я его сестра. Представитель Главной страховой здесь?
– Он в приемной номер девять – там все готово и вас ждут. Документы отдадите представителю Главной. – Она с интересом взглянула на меня. – Он уже прошел медицинское обследование?
– О да! – поспешила заверить ее Белл. – Брат, видите ли, плохо себя чувствует. Болел… пришлось дать ему успокаивающее из-за сильных болей…
– Да-да, – сочувствующе закудахтала девица, – в таком случае поторопитесь. Пройдите через ту дверь, а потом налево.
В девятой комнате находились три человека: мужчина в повседневном костюме, еще один – в белом халате и женщина в форме медсестры. Они помогли мне раздеться, обращаясь со мной, как с малолетним дебилом. Белл тем временем опять рассказывала, что она ввела мне успокаивающее, потому что меня мучили сильные боли. Обнаженного, меня распростерли на столе, и мужчина в белом халате принялся массировать мне живот, глубоко проминая пальцами.
– С этим никаких хлопот, – объявил он наконец. – Он совершенно пуст.
– Он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, – подтвердила Белл.
– Прекрасно. Некоторые заявляются сюда нафаршированные, словно рождественская индейка. У них башка совсем не варит.
– Да-да, очень верно.
– Фу-у. Ну, сынок, сожми-ка кулаки покрепче, пока я введу тебе иглу.
Я почувствовал укол, и все вокруг стало погружаться в туман. Неожиданно я вспомнил о Пите и попытался подняться.
– Где Пит? Хочу видеть Пита.
Белл обхватила мою голову ладонями и поцеловала меня:
– Ну что ты, что ты, дружок! Пит не придет, разве ты забыл? Он ведь остался с Рикки. – Я затих, а она мягко объяснила остальным: – У нашего братца Пита дома больная малышка.
Я погрузился в сон. Вскоре я почувствовал сильный холод, но не мог двинуть рукой, чтобы натянуть на себя одеяло.
5
Я жаловался бармену на кондиционер – лопасти крутились слишком сильно, и мы могли простудиться.
– Не имеет значения, – уверял он меня. – Вы не почувствуете холода, когда заснете. Сон… сон… сон… вечерняя услада, прекрасный сон. – У бармена почему-то было лицо Белл.
– Выпить бы чего-нибудь горяченького! – настаивал я. – «Том и Джерри», например. Или чай. Горячий чай. Целый чайник!
– Сам ты «чайник», – отвечал врач. – Сна ему захотелось. Выкиньте-ка этого «чайника» отсюда!
Я попытался зацепиться ногой за бронзовую подножку, но у стойки бара не было бронзовой подножки, и мне это показалось забавным. Я плашмя лежал на спине, что было еще забавнее. Как будто у них в этом баре обслуживали безногих… Ведь у меня не было ног – как же я мог зацепиться за бронзовую подножку? И рук не было тоже. «Смотри, мама, у этого дяди рук нет!» Пит уселся мне на грудь и завыл.
Я снова был на учениях… судя по всему, учениях по усиленной переподготовке, в лагере под Хейлом. Мне только что засунули за шиворот снег – так они делают из вас «настоящих мужчин». Мне нужно было вскарабкаться на чертову гору, самую высокую во всем Колорадо; ее склоны – сплошной лед, а у меня не было ног. Тем не менее я тащил самый большой тюк, какой только можно представить, и все время помнил: генералы хотели выяснить, нельзя ли солдата использовать вместо вьючного мула; меня же выбрали потому, что, если я и погибну, с такой потерей можно не считаться. Я не прополз бы и шагу, не подталкивай меня сзади маленькая Рикки.
Старший сержант повернулся ко мне – лицом он напоминал Белл – и, посинев от ярости, заорал:
– Эй, ты, пошевеливайся! Я тебя ждать не собираюсь. Мне плевать, заберешься ты или нет… Но пока не выполнишь задания, не уснешь.
Мои не-ноги не несли меня дальше, и я свалился в обжигающий снег и заснул-таки, а маленькая Рикки выла и умоляла меня не спать. Но я должен был спать…
Я проснулся в постели; рядом лежала Белл. Она трясла меня, приговаривая:
– Проснись, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет: девушка должна думать о своем будущем!
Я попытался подняться и достать из-под кровати мешки с золотом, чтобы отдать ей, но она ушла… а тем временем «горничная» с лицом Белл схватила мешки, положила на поднос и поспешно выкатилась из комнаты. Я ринулся было за ней, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще. «Нету тела у меня, не о чем заботиться…» Мир состоял из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать себя и вновь принялся карабкаться вверх по ледяному склону. Склон был белым и красиво изогнутым, и мне ничего не оставалось, как только карабкаться к розовой вершине, где мне позволят наконец заснуть: ведь мне так необходим сон! Но я никогда не достигну ее… у меня нет ни рук, ни ног – ничего…
На склонах горы загорелся лес. Снег почему-то не таял, но на меня волнами накатывалась жара; а я все полз и полз, выбиваясь из сил. Надо мной наклонился старший сержант:
– Просыпайся… просыпайся… просыпайся…
* * *
Но как только я просыпался, он хотел, чтобы я засыпал опять. Что происходило потом – я помню смутно. Кажется, некоторое время я лежал на столе и стол подо мной вибрировал; вокруг горели огни, наподобие змей свешивались с потолка шланги каких-то приборов, толпился народ. Потом, когда я окончательно проснулся, то уже лежал на больничной койке. Чувствовал я себя вполне сносно, если не считать легкой слабости, словно после сеанса в турецкой бане. Руки-ноги были при мне. Но со мной никто не разговаривал, и едва я раскрывал рот, чтобы задать вопрос, сиделка тут же засовывала что-то мне под язык. Потом довольно долго мне делали массаж.
