Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком – мне в нем очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы нового плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду) сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы – так что я без труда нашел Колфакс авеню.
Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика, надевшего свой первый строгий вечерний костюм, – было ощущение какой-то неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоких каблуках и гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода подлипал. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся всего на несколько миль: на восток – за Аврору, на север – до Хендерсона, и на юг – до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля. На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения упрятывались в скалы.
Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я мучительно хотел вернуться в свое собственное время.
Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня зачислили в штат «Горничной», я смог позволить себе полностью подлечить зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту. Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув мне в рот! Он поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:
– Великий Иосафат! У кого вы лечились?
– Аа-оо-ыы?
Он вынул зеркальце из моего рта.
– Кто вам делал зубы? И как?
– Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной клинике… в Индии.
– Как они это делают?
– Откуда я знаю?
– Мм… подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. – Он начал возиться с рентгеновским аппаратом.
– Нет, нет, – горячо запротестовал я. – Просто вычистите эту дыру, заткните чем-нибудь и отпустите меня.
– Но…
– Извините, доктор, я очень тороплюсь.
Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь, чтобы еще раз взглянуть на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы ему разрешить сделать снимки, но помешала осторожность, ставшая уже рефлексом. Конечно, никому вреда от снимков не было бы; впрочем, и пользы тоже, так как рентгеновские лучи не показали бы сам процесс восстановления зубов, а я объяснить ему не смог бы.
Только в прошлом можно успеть сделать многое. По шестнадцать часов в день я потел над «чертежником Дэном» и «всемогущим Питом», но между делом успел кое-что предпринять. Действуя анонимно, через адвокатскую контору Джона, я обратился в частное сыскное агентство, имевшее отделения по всей стране, с запросом о прошлом Белл. Я сообщил им ее адрес, номер и марку автомашины (на руле легко можно найти отпечатки пальцев) и намекнул, что она, возможно, не раз побывала замужем и на нее наверняка заведено дело в полиции. Я должен был экономить и без того таявшие средства, и мне не по карману были расследования, о которых написано столько увлекательных книг.
Не получив от них отчета через десять дней, я уже было подумал, что плакали мои денежки. Но спустя еще несколько дней в контору Джона был доставлен полосатый конверт.
Белл оказалась деловой дамой. Она была на шесть лет старше, чем утверждала; когда ей еще не исполнилось и восемнадцати, она уже успела дважды побывать замужем. Один из браков был не в счет: «супруг» уже имел семью; разведись она со вторым «мужем», агентству не удалось бы все это раскрыть. После этого она еще четыре раза выходила замуж, хотя один из «браков» был сомнительным: скорее всего, имел место своеобразный рэкет – она сделалась «солдатской вдовой», взяв фамилию погибшего. Однажды она была разведена (официально), и один из ее мужей умер. Она могла быть все еще «замужем» за остальными.
Полицейское досье на нее было объемистым и весьма любопытным, но осуждена она была за уголовное преступление только однажды, в Небраске, и то условно. Это установили только по отпечаткам пальцев, так как она скрыла судимость, сменила имя и фамилию и присвоила себе новый номер в системе социального страхования. Агентство спрашивало, следует ли им уведомить власти штата Небраска.
Я ответил, чтобы они не затрудняли себя: срок давности истек, а сведения о ее прошлой судимости вряд ли кого заинтересуют. Интересно, как бы я поступил, если б она была осуждена за торговлю наркотиками? Необдуманные решения до добра не доводят.
Не успел я опомниться, как приблизился октябрь, а я отстал от своего графика: нужно было поторопиться с чертежами, да и описания из-за этого тоже не закончил, – ведь они должны быть взаимно увязаны. К заявке я вообще еще не приступал. Хуже всего было то, что я пока и палец о палец не ударил для организации своего предприятия, но с этим можно было повременить: пока не закончена работа над моделями, показывать-то было нечего. Не было времени у меня и на то, чтобы завязать необходимые деловые контакты. Я стал подумывать, что совершил ошибку, попросив профессора Твишела установить аппаратуру на тридцать один год и какие-то жалкие три недели, – мне надо было назвать срок по крайней мере в тридцать два года. Я явно переоценил свои возможности и не рассчитал правильно время.
Я не показывал свои игрушки моим друзьям Саттонам не потому, что хотел скрыть их, а просто мне не нужны были лишние разговоры и бесполезные советы. В последнюю субботу сентября мы договорились поехать вместе в их клуб. Из-за отставания от собственного графика я накануне работал до поздней ночи; меня разбудил душераздирающий лязг будильника – мне нужно было успеть побриться до того, как они за мной заедут. Я выключил это орудие пытки и поблагодарил Бога, что в 2001 году от него избавились. Собравшись с силами, спустился позвонить из аптеки на углу Саттонам – сказать, что у меня много работы и я не смогу поехать.
К телефону подошла Дженни.
– Дэнни, ты слишком много работаешь. Выходные за городом пойдут тебе на пользу.
– Ничего не поделаешь, Дженни. Я должен работать. Простите меня.
Джон взял другую трубку.
– Что за вздор ты несешь, Дэн?
– Мне надо работать, Джон. Просто надо – и все тут. Передавай от меня привет всем в клубе.
Я ушел на свой чердак, наскоро позавтракал и вернулся к описанию «чертежника Дэна».
Час спустя ко мне постучали Саттоны.
