Она лежала и смотрела на огонь в лампе и то открывала, то прищуривала глаза. Ее занимало то, что по мере того как она открывала или закрывала глаза, лучи то удлинялись, почти касаясь ее глаз, то укорачивались и совсем исчезали. Ей теперь не только не было страшно, а, напротив, очень приятно, и она как будто даже гордилась своим исключительным положением. «Что они там думают обо мне? Наташа, я знаю, непременно принесет мне хлеба в кармане», — подумала она и улыбнулась.
Вдруг она услышала какой-то мерный, отдаленный шелест… Фр-фр-фр!.. «Идут», — подумала она и, живо вскочив с постели, прислушалась.
— Они! — произнесла она вслух, и вдруг лицо ее озарилось веселой, шаловливой улыбкой.
Варе пришла в голову смешная мысль. Она мигом юркнула под кровать, сдерживая смех, и, стараясь не дышать, не двигаться и быть незаметной, легла, вытянувшись, плашмя на животе и стала смотреть в сторону, откуда все яснее и яснее слышались шарканье мягких подошв, и особенный шелест длинных, касавшихся пола, толстых камлотовых платьев, и непрерывный сдерживаемый шепот сотни голосов.
«Ее!.. — подумала Варя. — Нет, — сейчас же решила она, — я с ней не хочу никакого дела иметь…»
Послышался отчетливый шум отдельных торопливых шагов.
«Это Якунина…» — пронеслось в голове девочки.
Елена Антоновна действительно прошла очень скоро по дортуару в свою комнату и с шумом затворила дверь.
Шарканье и шелест были совсем близко, над самым ухом Вари, и она, дав пепиньерке пройти, вытянула, насколько могла, руку из-под кровати и схватила наудачу первую попавшуюся ей ногу.
— Ай! — раздался короткий, резкий, пронзительный, полный неподдельного ужаса крик.
— Ай, ай, ай! — повторилось в одну секунду в рядах, и вся длинная вереница детей, сбившись в кучу, ничего не видя перед собой и толкая друг друга, ринулась назад, налетела на следовавший за ней класс, смешалась с ним и увлекла его к лестнице…
— Ай, ай! — кричали в ужасе и эти дети, не понимая, в чем дело, не думая и не соображая.
По лестнице в это время поднимались старшие. В один миг он были смяты налетевшей на них обезумевшей толпой.
Суматоха произошла невообразимая. Сотни детских голосов кричали в ужасе. Попадавшие на лестнице и ушибленные стонали и визжали. Классные дамы, старавшиеся остановить и образумить детей, выбились из сил, кричали на все лады:
— Silence! Arrêtez!
[88] Смирно!
Они ловили бежавших без памяти детей, но те, не помня себя, вырывались, оставляя в руках дам пелеринки, рукавчики и другие вещи, за которые дамам удавалось ухватиться, и бежали без оглядки, не зная куда.
Добежав до только что оставленной ими после общей молитвы залы, они остановились в недоумении, столпившись в дверях.
Варя, наделавшая весь этот переполох, испугалась не менее своих подруг. Когда она услышала крики и увидела, что весь класс бежит, она живо выскочила из-под кровати и без оглядки, со всех ног бросилась вдогонку. На лестнице одна из старших остановила ее.
— Куда? Ведь задавят! — крикнула она, взяв ее за руку.
Варя, чувствуя себя в безопасности, прижалась к ней и вместе с ней бегом направилась в залу.
В зале было темно. Ламповщик гасил последние лампы. Воздух был душный. Пахло едкой гарью потушенных масляных ламп.
— Что? Что такое? — спрашивали друг друга дети, дрожа от страха и волнения, но никто не мог ни объяснить, ни дать себе отчета в том, что произошло.
Через несколько минут весь дом был на ногах. Сбежались встревоженные и бледные остальные дамы, которые успели уже вернуться домой или не отлучались из дому, а проводили свободный день у себя в комнате. Прибежали горничные, ламповщики, явился и смотритель дома.
— Что? В чем дело?
Ответа не было, хотя дети и кричали:
— Разбойники! Мужики!..
Смотритель и прислуга обошли дортуары, осмотрели коридоры. Нигде ничего… Все в порядке.
В зале между тем опять зажгли лампы. Дамы собрали в нее всех воспитанниц.
Елена Антоновна, торопливо вышедшая из своей комнаты на крик, последовала за своим классом, крича и унимая бежавших детей. На лестнице она, к своему ужасу, наткнулась на сбитую с ног и лежавшую врастяжку Леночку. Она остановилась, подняла дочь, помогла встать и некоторым другим упавшим, поставила их в безопасное место у окна и, подозвав горничных, распорядилась, чтобы сильно пострадавшие дети тотчас же были отнесены в лазарет. Других, получивших легкие ушибы, она сама повела для осмотра и перевязки туда же.
В зале воспитанницы, не думая о порядке, вперемежку, большие с маленькими, толпились кучками при входе, ближе к двери. В глубь комнаты никто не рисковал идти. Дети жались друг к другу и с испуганными лицами слушали и повторяли «разные страсти». Рассказы быстро передавались от группы к группе и с каждой минутой появлялись новые.
Все говорили негромко, многие даже шепотом. Девочки теснились, жались друг к другу, и несмотря на это передвижение ни на минуту не прекращалось и в зале стоял гул.
— Как мы вошли к нам в дортуар, — рассказывала раскрасневшаяся от страха и волнения маленькая девочка, с блестящими испуганными глазами, — я слышу, что-то зашуршало. Я только хотела сказать Буниной, как вдруг кто-то крепко стиснул мою ногу. Я вырвала ее… и вижу из-под кровати торчит большущая, черная голова… Я закричала…
— Да нет, Верочка, право, я могу побожиться, что это была не голова, — остановила рассказчицу такая же маленькая девочка, ее пара.
— Я отлично видела огромные белые зубы! А борода черная как смоль и вот такая.
Она опустила руки к поясу.
— Я тебя толкнула, только хотела показать его, как вдруг на полу что-то сверкнуло, и мы закричали…
— Маленькие входили в свой дортуар, — говорила очень быстро девушка лет пятнадцати с серьезным, озабоченным лицом и нахмуренными бровями, — и видят перед шкафом стоит здоровенный мужик. Как он их увидел, он и присел между кроватями… Да там, конечно, не один еще! Девочки слышали шум и голоса, когда были на лестнице, а вошли — все тихо, только этот не успел спрятаться…
— Я, еще вчера, просыпаюсь, — шептала таинственно одна взрослая воспитанница с бледным, болезненным лицом, стоя посреди плотно обступивших и с жадностью слушавших ее подруг, — и вижу: длинная-длинная, белая, худая, как скелет, обтянутый кожей, женская фигура, нагнулась над ночником и погасила свечу. Я утром рассказываю Рыковой, а она говорит, что тоже видела, как белая фигура медленно-медленно шла по нашему дортуару и два раза остановилась, протянула руку и своим рукавом, как саваном, накрыла всю постель. Я знаю, возле кого она остановилась, но не хочу сказать.
