Он с тетей Лидушей на дачу поедет. Я знаю, что его там ласкать и беречь будут, но все-таки не свой дом. У нас же на квартире его оставить невозможно: во-первых, папа теперь тоже уедет, довезет нас до Берлина; и потом, вы знаете, папы ведь это не мамы, много ли они дома бывают? Значит, Ральфику пришлось бы все время с одной только Глашей сидеть, не особенно-то это приятно!
Володя теперь бесконечно весел, a потому мне житья нет, всякую минуту только и слышу:
— Знаешь что, Мурка?
Знаю, отлично знаю, что или дразнить будет, или ерунду какую-нибудь молоть, но все-таки не могу удержаться и спрашиваю:
— Что?
— Да я все о тебе думаю, беспокоюсь, как ты там в чужих странах будешь.
— Буду как буду, не хуже тебя.
— Одно помни, Мурка, как границу переедем, не испугайся, потому там сейчас же все немецкое начнется. Немцы поналезут со всех сторон, усатые, толстые. Ведь ты немцев никогда не видела: Амальхен твоя в счет не идет, a это все всамделишные немецкие немцы, красные, усищи, что у твоего таракана, и у каждого в одной руке Flasche Bier
[80], a в другой — длиннейшая-предлиннейшая колбаса. Ради Бога, не испугайся.
— Убирайся вон со своими глупостями.
— Хороши глупости… Ах да!.. Чуть не забыл самого-то главного. Не губи ты всех нас, как границу-то переедем. Уж ты как-нибудь постарайся — хоть немножко кончик носа обтяни. Он ведь у тебя откровенный, мысли все напоказ, как есть все, что думаешь, видно. А тут вдруг — не ровен час — глупость какую подумаешь или немцев в душе выбранишь… У себя на родине все одно что дома, не взыщут, a в Неметчине на этот счет не приведи Бог как строго! Там сейчас же kommt ein околоточник mit книжка-подмышка, протокол machen und dann gross скандаль
[81]. Уж ты, Муринька, ради Бога, не опозорь нас!
Вот так-то все время и за границей он меня бедненькую допекать станет, потому грустить ему нечего будет, a когда он такой развеселый — Муся держись!
Спать зовут, утром рано вставать надо. Последняя ночь в России, завтра в этот час будем уже за границей.
