— Ужасный вид, прямо-таки неприличный, как ты говоришь, — серьезным голосом, но со светящимися весельем глазами, подтвердил Таларов. — Вид до того ужасный, что мне даже совестно показаться в городе с тобой, да еще, о ужас, без шля-япы, — комически протянул он. — А по сему случаю, не лучше ли нам вернуться тем же путем, которым ты сюда пришла, конечно, если ты не слишком устала. Что ты на это скажешь, Галочка? А вещи пусть до утра на станции полежат. Согласна?
Предложение с радостью было принято, хотя в глубине души Галя немного трусила, опасаясь опоздать к возвращению Таларовых от заутрени. Однако все обошлось благополучно, и они с Михаилом Николаевичем успели прийти своевременно.
Осман устроил столь восторженную, шумную встречу своему бывшему хозяину и воспитателю, что в порыве радости свернул с пасхального стола стоявший на самом уголке его горшочек резеды. Но и эта катастрофа не имела особых последствий: когда коляска подвезла Марью Петровну с обеими дочерьми, черепки и землю успели подобрать с пола; кофе был засыпан, сварен и уже готовый стоял в сторонке.
— Ах, Мишель, вот никак не ждала сегодня! — остановившись в дверях, проговорила Таларова, под кислой улыбкой едва скрывая свое неприятное удивление. — Ну, Христос Воскресе! — холодно облобызалась она с гостем.
— Видишь, мамочка, я говорила, пусти меня на вокзал, а ты ни за что не хотела встречать сегодня дядю Мишу, — воскликнула Надя, радостно целуя приезжего.
— Что значит «не хотела?» Опять ты, Надя, по обыкновению, вздор болтаешь, — сердито окрикнула ее мать. — Не «не хотела», а просто убеждена была, что дядя не приедет сегодня. Очень извиняюсь. Уж прости, Мишель, что обстоятельства так неудачно сложились и ты очутился на станции совсем один, — снова обратилась Таларова к шурину.
— Помилуй, матушка, что за извинения и что за церемонии. Я ничуть не в претензии, да и вышло вовсе не так уж плохо: меня, спасибо ей, встретила Галя и, как видишь, в целости и невредимости доставила пред твои очи.
— Ах, вот как? Галя? Что ж ты не предупредила меня о своем намерении? — холодно повернулась к ней Та ларова.
— Да я, Марья Петровна, и сама не предполагала, а потом вдруг решила в самую последнюю минуту, — оправдывалась смущенная девушка.
— Но, надеюсь, кофе и все прочее готово? Ничего ждать не придется? — тем же тоном осведомилась хозяйка.
— О, да, давно готово, — успокоила ее Галя.
— Вот и прекрасно! Хорошо, что ты Михаила Николаевича догадалась встретить, — стараясь быть любезнее, намного мягче добавила она. — А теперь пора и разговеться. Галя, принеси-ка, там на столе, в прихожей, кулич, пасха, яйца, — все освященное, что мы привезли с собой из церкви. И пойдемте к столу, — заключила Марья Петровна.
Глава IV
Родные души
На следующее утро все, кроме Гали и Михаила Николаевича, поднялись в самом скверном расположении духа. Даже всегда беспечальная Надя и та находилась в удрученном состоянии; впрочем, у нее на это имелись особые, с ее точки зрения крайне уважительные причины.
Девушка вошла в комнату подруги с кислым, недовольным выражением, так портившим ее неправильное лицо, привлекательное лишь своей подвижностью, свежестью, веселыми голубыми глазами да пышными белокурыми волосами, красиво обрамлявшими его.
— Представь себе, какое безобразие! — чуть не плача, начала она. — Вот в это новое белое платье, которое мне сшили всего каких-нибудь три месяца назад, я в него уже больше не влезаю. Те-есно! Дохнуть не могу! Стянулась, что сил было, даже в висках стучит, а какой толк? Тумба тумбой! Да ведь коли дело дальше так пойдет, я через год в наши подъездные ворота не пролезу, пропихивать придется. Это ужасно!
Искренне опечаленная, но бессознательно забавная в своем горе, толстушка показала на свою действительно порядком округлившуюся фигуру.
— Скажи, очень безобразно? Правда? — допрашивала она Галю.
— Да нисколько. Фигура как фигура, полненькая, так что ж? По-моему, это даже очень мило и идет тебе. Я, по крайней мере, никак не могу вообразить тебя худенькой. Ты бы от этого только потеряла. Ты нравишься мне именно такой, какова есть, — утешала ее подруга.
— Так это тебе, — запротестовала та, — ты ведь всегда и во всем видишь одно хорошее, тебя послушать, так я чуть не красавица.
— Красавица не красавица, а премиленькая, только, извини меня, конечно, не с таким надутым выражением, как сейчас, а с тем, другим, — прелесть!
— Очаровательная! — иронически протянула Надя, видно, в самых мрачных красках глядевшая в этот день на мир Божий. — Прелесть! Лицо как блин, нос картошкой, глаза еще туда-сюда, но как у рака на лоб вылезли, фигура — что твоя мостильная трамбовка, волосы…
Надя запнулась, ища сравнения, но вся несвойственная ей наносная злость уже выдохлась в этом потоке насмешливых слов в адрес собственной наружности, и обычные добродушие и веселость вынырнули из-под вороха нагроможденных слов.
— Галочка, скажи, ведь я все-таки ничего себе? А? Могу понравиться? Да? Ну, отвечай же, говори скорее!.. — с прояснившимся уже, всегдашним, милым, привлекательным выражением лица тормошила она подругу. — Ой, но как же давит! — снова на мгновение поморщилась Надя, неудачным движением возвращенная к больному вопросу.
— Однако, знаешь, и настроеньице у нас сегодня в доме! — через секунду принялась болтать она. — То есть, что ни на есть самое антипасхальное. Видела маму? А Лелю? Точно тучи: мама — грозовая, а Лелька — дождевая, вот-вот закапает. Да она уже и пробовала сегодня реветь со злости. Обратила внимание?
— Видела, — подтвердила Галя, — но с чего, собственно, она так злится? Неужели все из-за бедного дяди Миши?
— Ну понятно. Ты ведь всего-то еще не знаешь, где тут, так сказать, собака зарыта. Дело в том, что в церкви на заутрене к нам подошел Ланской и пригласил сегодня на вечер. Бал этот устраивается экспромтом в честь приезда их сына, — вот теперь мы к собаке и подошли, — в скобках ввернула болтушка. — Так вот, эта самая собака… Я хотела сказать, их возлюбленный сын, он живет в Петрограде, и, когда моя дражайшая сестрица гостила там зимой, они несколько раз встречались. Говорят, она ему очень понравилась («говорят», надо понимать, сказала сама Леля), ну, а что он ее очаровал, это, во-первых, опять-таки сама Лелька скрыть не в силах, а во-вторых, и я могу подтвердить. Так вот сегодня, значит, вечер, а завтра — пикник в лесу. А тут вдруг дядя Миша, как снег на голову! Согласись, обидно!
— Как, Надя, и ты недовольна? От тебя-то уж я никак этого не ожидала, — с упреком перебила ее Галя.
— Нет, Галка, ты таки все-таки от большого ума глупой иногда бываешь. Ну как не понять? Чего, кажется, проще? Дяде-то я всегда очень рада, он такой милый, но… Но… Почему бы ему не приехать денька через три? Всего три денечка обождать! А теперь — подумай только! — не придется ни на вечере, ни на пикнике побывать. Впрочем, тебе про это толковать — все равно что глухому обедню слушать: ничего ты в этих делах не смыслишь. Ну, бегу, все-таки чаю с куличом выпить надо, пирогов попробовать тоже… О-о-ой как тесно!.. А на столе столько вкусных вещей. Вот не везет! Так что же, идешь поить меня, Галка?
