– Когда мы подойдём к озеру, я заберусь на берёзу. А вы вместе с этой дудочкой сядете под берёзу и начнёте играть. Черепахи ужасно любопытны, и она, эта единственная на всём свете большая черепаха, выйдет из воды. И как только она окажется под берёзой, я вылью на неё все эти разноцветные капли… И как только она станет маленькой, вы её посадите в сумку.
Оля, прислушиваясь к разговору, вдруг спросила:
– А если она вас…
Доктор на это громко расхохотался и сказал:
– Ну что ты, мой друг! Мы съедим по полдюжине котлет и по две фаршированные щуки.
– Тогда да-а… – согласилась Оленька и спросила: – И куда вы её денете потом?
– Куда угодно… Можно в детский сад… Можно выпустить на волю… Маленькая черепаха никому не страшна…
Оленька не соглашалась с доктором:
– Нет! Её нужно посадить в клетку… Пусть знает… Пусть она узнает, жадина…
– Это самое правильное решение, – сказал Гринн, прощаясь с нами. – Так помните: в полночь за вами придёт мой добрый верблюд, и он вас доставит на горькое озеро, где я буду вас ждать…
Остаток дня Оленька провела спокойно. Перед сном она снова попросила куриного бульона. И она не только выпила его полную чашку, но и намазала им лицо, руки и шею.
Оля спала очень хорошо. Ровно дышала. Не вздрагивала во сне.
А утром, едва открыв глаза, она спросила:
– Приходил добрый верблюд?
– Да, да, – ответила бабушка. – И не один, а с верблюжонком. Тоже такой же ласковый. На верблюде уехал смелый доктор, а на верблюжонке – твоя тётя Катя с дудочкой.
Бабушка, видимо, уже поняла, какие сказки нужно рассказывать маленькой впечатлительной внучке.
– А когда они приедут обратно?
– Вот-вот… Пора бы уж…
А мы в это время с доктором сидели в кухне и пили чай.
А когда чай был допит, доктор сказал:
– Теперь последний клин… Не завритесь только…
– Да уж постараюсь, – сказала я и, зевая, вошла в комнату, где лежала Оленька.
– Как хочется спать… Ты представляешь, Оля, я всю ночь проиграла под берёзой, и только наутро она вышла из воды…
– Боялась запаха котлет? – оживлённо, как знаток охоты на страшных черепах, воскликнула Оля. – Нужно было меньше их есть.
– Ты права, Оля! – согласилась я. – Но к утру она уже достаточно проголодалась и вышла из воды.
– Страшная?
– Ничего особенного. Нормальная черепаха, только чуть больше шкафа.
– Нет, она больше. Больше! – твердо заявила Оля. – Она с дом. Я знаю. Она с дом.
– Может быть, и с дом. У меня слипались глаза, и мне, может быть, всё казалось меньше, чем на самом деле.
– А потом? – спросила Оля. – Она подползла под берёзу?
– Да. Я отскочила. А доктор стал лить на неё разноцветные капли. И она так быстро уменьшалась, что мы еле-еле нашли её.
– Где же она? Где?
– На кухне! Где же ей быть? Она пьёт чай с печеньем.
– Чай? С печеньем? – удивилась Оля.
– А что же ей остаётся делать при теперешнем росте…
– Принеси её, – попросила Оля.
И я внесла клетку с черепахой.
– Она! Это она! – сказала Оля. – Я сразу тебя узнала, жадная людоедка! Посиди теперь в этой клетке!
Рассматривая на панцире черепахи капли краски, Оля спросила:
– Это что у неё на спине?
– Это высохшие разноцветные капли, – ответила я.
– Да, это они, – подтвердила Оленька. – Бабушка, посмотри, какие бывают разноцветные капли…
Через неделю Оля бегала, кормила черепаху. К моему отъезду от Олиной болезни не осталось и следа. Всё же выпустить черепаху на волю Оленька не решалась: «A вдруг она опять вырастет?»
Черепаху я предложила увезти в Москву и сдать в зоологический сад. По дороге на станцию я её отпустила.
Пальма
На берегу Чёрного моря, неподалёку от Ялты, стоит весёлое здание столовой пионерского лагеря.
Когда наступает время завтрака, обеда или ужина и горн приглашает к столу шумное население, появляется Пальма. Это очень привлекательная крупная собака. Статная, чёрная, с рыжими подпалинами, она обращает внимание всякого. Пальма – общая любимица ребят. Её взгляд умилен и ласков. Она приветливо помахивает хвостом и с охотой разрешает гладить себя детворе.
Как такой милой собаке не сохранишь косточку, хрящик или недоеденную котлету!
Пальма, неторопливо и благодарно облизываясь, съедает всё лучшее из брошенного ей, а затем отправляется дремать в прибрежные кусты дикой маслины. Иногда Пальма купается в море, а потом сушится, растянувшись на золотистом песке, как настоящая курортница.
Собака очень свободно чувствовала себя среди привечавших её детей и всегда, опустив хвост, уходила прочь, как только на берегу появлялся старик рыбак. Старик жил поблизости от лагеря, и за ним всегда приходил баркас.
Как-то в час купания, когда Пальма грелась на солнце, появился рыбак. Почуяв его приближение, собака открыла глаза и, поднявшись, покинула берег. Ребята решили узнать, в чём дело, почему Пальма так не любит или боится доброго старика, и спросили его об этом.
– Стыдится она меня, – ответил рыбак. – Видно, в ней ещё осталась совесть. Хоть и собачья, но всё-таки совесть.
Ребята обступили старика и спросили, почему Пальме должно быть стыдно.
Старик посмотрел из-под руки в море и, увидев, что баркас ещё далеко, принялся рассказывать:
– В нашем посёлке, вон за той горой, жил-был, да и сейчас живёт, уважаемый рыбак и хороший охотник Пётр Тихонович Лазарев. Как-то осенью, в ветер и дождь, шёл Лазарев берегом моря. Слышит – кто-то подскуливает. Остановился. Огляделся. Видит, в траве под пальмой щенок. Нагнулся, разглядел щенка. Понравился. Сунул его за пазуху, принёс домой и назвал Пальмой…
Ребята, окружившие старика, притихли. Всем хотелось знать, что будет дальше. И старик, раскурив потухшую трубочку, не заставил себя ждать.
– Выкормил Лазарев Пальму, выучил сторожевому делу и к охоте приставил. Понятливая собака оказалась. Даже записки рыбакам относила. Мало ли… И в этом бывает надобность. Всему посёлку полюбилась собака. И всякий рыбак знал её по имени. А потом… потом что-то случилось с собакой. День дома – два дня где-то бегает. Что такое? Решил Лазарев проследить собаку. И проследил. Сидит она подле вашей столовой, облизывается, косточки ласковым взглядом выпрашивает, сладенькие объедки хвостом вымахивает.
«Ты это что, Пальма? – спрашивает её Пётр Тихонович. – Аль дома впроголодь живёшь? Как тебе не стыдно!»
