— Или в окно выбросить.
Отец сиял почище любого кинескопа.
— Вы сможете заплатить наличными? — с тревогой спросил продавец, суетившийся над оберточной бумагой.
— Ясное дело, — кивнул отец.
Он терпеть не мог покупать в рассрочку.
Папа выудил из кармана бумажник, послюнявил пальцы и торжественно извлек пять тысячекроновых бумажек и еще несколько банкнот по сотне крон, все это он выложил на прилавок.
— Вот!
Отец глаз не мог оторвать от коробки. Упаковочная бумага была вся в краснощеких гномах и порхающих снегирях, так что у телевизора получился и в самом деле рождественский вид.
— Спасибо! — поблагодарил отец.
Он протянул свою огромную ручищу продавцу, тот стал красным, как гном и, казалось, испугался, что отец вырвет ему сейчас руку и швырнет в окно.
— Желаю вам хорошего Рождества! — промямлил продавец.
— Уж не сомневайтесь, так и будет! — заверил его папа.
Все было готово.
Мама надела красное платье, как раз в тон к губной помаде, которую я собирался ей подарить. От папы за версту шибало лосьоном после бритья. Он следил, чтобы мама не пошла в мою комнату, где мы припрятали наш Сюрприз.
Первой явилась тетя Дагмар.
— Классный причесон! — похвалила она, проведя ладонью по моей бритой голове. Она стояла близко-близко, и от нее пахло гиацинтами из цветочного магазина, рука ее гладила меня по макушке, и я почти поверил, что этот рождественский вечер и впрямь будет удачным.
А потом гости стали прибывать один за другим. Обе мои бабушки и дедушка. Папины родители пришли вместе, а мамины развелись и старались навещать нас по праздникам по очереди, чтобы не встречаться. Ну и еще Сессан — поседевшая такса бабушки и дедушки.
— Как дела в школе?
Бабушка опустила руку мне на плечо. Ручища у нее — килограмм сто, не меньше!
Пока я решал, что ей ответить, вмешался дедушка:
— Жрать пора! Давайте-ка все к столу!
Ужин был накрыт в гостиной. Между елкой и старым «Люксором» мы поставили, раздвинув, кухонный стол. Он был похож на стол для бутербродов на пароме, что ходит на Аландские острова. Тут было много всякой всячины: колбасы, студень, паштеты, рождественский окорок, похожий на боксерскую грушу, салат с селедкой, мясные тефтели, горчица, сыр и нетронутая большая банка маринованных огурцов, свекла к холодцу и маленькие хрустальные рюмки для взрослых.
— Пожалуйста, налетайте! — пригласил отец.
И сам набросился на угощение, торопясь поскорее с ним разделаться, чтобы перейти к раздаче подарков. Дедушка ел молча, насупив брови, словно пытался решить заковыристую математическую задачу. Бабушка пристроилась рядом и все косилась на почти пустую мамину тарелку, где лежали лишь кружочки маринованных огурцов, которым, скорее для отвода глаз, составляли компанию кусочек печеночного паштета и тонюсенький ломтик солонины.
— В чем дело? Ты что, заболела?
Бабушка пристально посмотрела на маму.
— С чего ты взяла?
— Да ты же не ешь ничего, Риточка, милочка!
— Бросьте, она себя прекрасно чувствует! — вмешался папа.
— Может, с животом нелады? — наседала бабушка, не желая сдаваться.
— С животом! — подхватил отец радостно. — Пожалуй, можно и так сказать.
— С животом надо быть поаккуратнее, — наставительно сказала бабушка.
— Конечно, — согласился отец, — да мы за ним будем, как за малым дитем, ходить.
Бабушкина рука с сосиской на вилке так и застыла на полпути ко рту. Она сидела, словно на телевикторине, и таращилась на отца. Тот сиял ярче елочной гирлянды, а мама строила ему рожи, чтобы он угомонился. В конце концов она видимо, попыталась стукнуть его по ноге под столом, потому что из-под скатерти, как новогодняя ракета, внезапно выскочила Сессан. От испуга дедушка поперхнулся, и бабушке пришлось колошматить его по спине, чтобы тефтеля, попавшая не в то горло, выскочила назад.
— Аффе, — строго сказала бабушка, словно это дедушка был во всем виноват.
Сессан быстренько схватила выкашлянную дедушкой тефтельку и скрылась с ней под диваном. Снова воцарился покой и порядок — до тех пор, пока тетя Дагмар не посмотрела на свои часы.
— Господи, да сейчас же по телику показывают Дональда Дака! — всполошилась она.
Но «Дональд Дак»
[5] пропал в бушевавшей на экране метели, а с ним и «Утиные истории», «Бык Фердинанд», «Леди и Бродяга» и все остальное.
Уж и не знаю, может, отец специально что-то там намудрил с нашим стареньким телевизором, но тот не показывал ничего, кроме шуршащего снегопада. Сколько мама ни лупила по ящику — ничего не помогало.
— Черт бы побрал тебя вместе с этой рухлядью! — шипела она на отца. — Скупердяй несчастный, не может купить нормальный работающий телик!
— Вот именно, — подхватил я, — жадина, каких мало!
Отец наслаждался нашей перепалкой. Он словно не хотел расставаться со старым теликом и все крутил ручки и с улыбкой смотрел на бушующий на экране буран.
— Ладно, оставь его, — сказала Дагмар. — Давайте хоть вокруг елки потанцуем.
Мы вытащили елку на середину комнаты, взялись за руки и стали водить хоровод, подбадривая себя громким, но нестройным пением. И так мы резвились до тех пор, пока дедушка, раскрасневшись, как рождественское яблоко, не заявил, что больше не может.
Тогда отец завел проигрыватель.
— Позволь тебя пригласить, — сказал он, беря маму за руку.
Элвис пел «Hard Headed Woman» и «А Fool Such as I»
[6], а они танцевали так, как когда-то в самом начале. У мамы раскраснелись щеки, и она улыбалась своей ангельской улыбкой, так что был виден потемневший передний зуб. Елка растеряла половину иголок, а мама с размаху толкнула комод, где стоял вертеп, отчего Иосиф пустился в пляс вокруг Марии и младенца Христа, да столь резво, что в конце концов свалился на пол и потерял голову.
— А теперь настал черед подарков! — объявил папа.
— Гадство!
Дагмар попыталась натянуть маску рождественского гнома, но у той порвалась резинка. На Рождество Дагмар всегда была гномом
[7]. И вот теперь она стояла с грустным видом и держала в руках свое лицо, на плечах ее было старое отцовское пальто, скрывавшее тело, а у огромных сапожищ лежал мешок с рождественскими подарками.
