И она нас всех мягко выпроводила за дверь. Вот, сидим на кухне, жуем пиццу, которую сделала Маргарет, а вокруг на высоченных каблуках туда-сюда беспокойно бегает мама. У нее прекрасный макияж, но если присмотреться, под красными от слез глазами у нее темные круги.
— Я так рада, что вы с папой снова дружите, мамочка, — счастливо пропела Конфетка, болтая ногами.
— Что ты имеешь в виду? Мы с папой всегда дружим, — резко ответила мама.
Я попыталась взглядом остановить Конфетку. Неужели она не поняла, что родители изображают идиллию только ради журналистки? Но Конфетка моего взгляда не заметила, зато его перехватила мама:
— Не морщи нос, Солнце, смотрится отвратительно. И что ты на себя нацепила, господи ты боже мой! Это болеро тебе уже мало! Школьные туфли под джинсы! На что они похожи! Где твои ботинки? Ужас какой, я целое состояние трачу на твою одежду, а ты одета так, будто только что вернулась с распродажи в секонд-хенде!
Она все говорила, не останавливаясь, ждала, когда же я начну дерзить в ответ, чтобы отчитать еще и за наглость. Молчу. Не шевелюсь. Засунув руку в рукав, поглаживаю буквы адреса.
Я перестаралась. Вернувшись в спальню, когда эта тупая журналистка и фотограф в конце концов ушли, я взглянула на руку и увидела, что надпись смазалась, но все-таки прочитать было можно. Я выписала адрес в школьный блокнот, чтобы не потерялся.
Потом я открыла шкаф. Город-Гардероб зовет меня, но сегодня я подошла к одежде, сбитой в левый угол, и щелкаю вешалками, пока наконец не нахожу черную кожаную куртку. Она мне уже мала. Сильно жмет в подмышках и не сходится на груди. Мне она больше не нужна, а Конфетка за мной вещи не донашивает, ей всегда покупают только новое. И хорошо, меньше народу будет ко мне заглядывать, правда?
Но все равно мне не по себе от чувства вины, когда я заворачиваю куртку. Она такая мягкая, что легко уместится в большой конверт. Я поискала бумагу для письма. У меня есть старая почтовая бумага с дурацкими медвежатами, танцующими по углам. Кажется, она мне досталась после какого-то праздника. Но сейчас она смотрится слишком по-детски. Доля будет смеяться над этим листком, но ничего не поделаешь.
Я села на край кровати, положила бумагу на большую книгу и начала писать.
Дорогая Доля!
Надеюсь, ты не против, что я решила написать тебе письмо. Я узнала твой адрес в фан-клубе. Очень рада была познакомиться с тобой (и твоей мамой) в воскресенье. Я так удивилась, когда узнала, что мы с тобой, наверное, сестры!!!
Я вычеркнула «наверное» и заменила на «оказывается», потому что иначе она подумает, будто я ей не верю.
Жаль, что моя мама так рассердилась.
Я хотела приписать еще: «Это потому, что она злюка» (так оно и есть на самом деле), но отказалась от этой идеи: все-таки это будет предательством с моей стороны. Я вспомнила, что пишут в журналах о знаменитостях, если знаменитости кричат и ругаются.
Все потому, что она переживает сейчас сильную эмоциональную нагрузку.
Мне очень понравилась эта фраза. Надеюсь, я пишу без ошибок.
Я все рассказала папе, как и обещала, но он тоже немного разозлился и не захотел на эту тему разговаривать. Но ты не волнуйся, когда он будет в хорошем настроении, я снова с ним поговорю.
А еще посылаю тебе небольшой подарок, чтобы ты не сердилась, — кожаную курточку. Ты говорила, что она тебе понравилась. Надеюсь, она тебе как раз. В любом случае на тебе она будет сидеть гораздо лучше, чем на мне.
С любовью, Солнце.
Мой электронный адрес: sunsetsmiles@mac.com.
Я сунула письмо в куртку и аккуратно заклеила ткань скотчем. Хочу отправить эту посылку прямо сейчас, значит, придется рискнуть и осторожно спуститься вниз.
Я прислушалась. Никто не кричит, никто не плачет. Из комнаты, где смотрят телевизор, доносится музыка, поет Дэнни Килман. Может, они там оба сидят, обнявшись, на диване и вспоминают старое? Я с облегчением выдохнула и на цыпочках подкралась к кабинету. Злючка уже давным-давно ушла, а здесь у нее вся канцелярия. Я взяла большой почтовый конверт, в каких она отправляет сувенирные наборы с портретом Дэнни Килмана другим не менее преданным фанатам.
Маленькая кожаная куртка как раз там поместилась, я заклеила конверт и написала адрес. У Злючки есть специальная маркировальная машинка, так что одно движение — и моя посылка готова! Здесь же стоит большая сумка с письмами, которую Джон отвезет завтра утром на почту. Я сунула конверт подальше, в самую середину.
Есть! Я так собой горжусь, что решила спуститься в кухню и порадовать себя чем-нибудь. Маргарет уходит домой после того, как подаст ужин. На кухне работает посудомоечная машина. Хорошо, никто не услышит, как я открываю упаковку мороженого. Я отлично знаю, где оно лежит.
У кухонной двери у меня уже текут слюнки, но как только я открыла ее, в горле пересохло. Папа! Он стоит спиной ко мне, копается в морозилке. Тоже мороженого захотел? Я улыбнулась. Вообще-то папа на диете. Роуз Мэй постоянно ему читает проповеди, что рок-звездам, тем более в его возрасте, толстеть нельзя. Папе можно только рыбу и курятину с овощами на пару; впрочем, он часто просит Маргарет что-нибудь поджарить с корочкой, как он любит. Сладкое ему нельзя, но прямо сейчас он доедает эскимо, разговаривая по телефону.
Я с упреком смотрю на него, хоть он меня и не видит. Если он в хорошем настроении, я его немного подразню. Дождусь, когда он закончит разговор, подкрадусь и крикну: «Ага, попался!» Вот будет смеху!
Он уже смеется, только тихо, очень-очень тихо и шепчет: «Плохая, плохая девчонка!»
Кому это он? Ни с кем из нас он никогда не говорил таким теплым и хриплым голосом, даже с Конфеткой.
— Но звонить больше не смей. И тем более кидать эсэмэски. Знаешь, какой скандал Сюзи закатила, когда прочитала твое последнее сообщение?
Я сглотнула и не шевелилась.
— Я знаю, знаю, я бы сейчас все отдал, лишь бы быть с тобой рядом, малышка, — пробормотал папа. — Эта ночь была просто волшебной, но я не могу больше рисковать. Роуз Мэй хочет заключить договор на выпуск нового альбома как раз к выходу фильма в большой прокат на следующей неделе. Да, да. Знаю, это отличный рекламный ход, но я же играю в порядочного семьянина. Одно из условий контракта. Да, меня самого это достало. Мы скоро будем вместе, детка. Я обещаю. Не могу больше ждать.
Дрожа, я крадусь обратно. Я стою в холле и слышу, как из гостиной несется «Навеки и навсегда». Навеки и навсегда! Папа нас бросает, он уходит от нас!
Я вбежала в гостиную. Мама на диване, белый топик помялся, волосы спутались, она сонно посмотрела на меня, улыбаясь. У нее в руках бокал белого вина. Кажется, она выпила намного больше.
