Я как-то по инерции продолжал магнетические сеансы с Олкоттом, хотя, говоря по правде, кроме головной боли ничего не испытывал после этих сеансов.
Приезжаю я раз в обычное время и сразу замечаю, что в доме неладно. У Бабулы перекошена физиономия, Могини совсем растерян и озабочен, а Китли имеет вид до последней степени перепуганного зайца. Спрашиваю: не случилось ли чего? Объясняют мне, что мадам совсем расстроена, а «полковник» болен. Потом оказалось, в чем дело: Елена Петровна узнала, что на одном из conferences’oв в ее отсутствие «полковник» чересчур увлекся. Он стал распространяться о ее «хозяине», махатме Мориа, называя его полным именем, вытащил из кармана и всем показывал знаменитый шарф и в довершение всего кончил проповедью самого «экзотерического», «общедоступного» буддизма, причем поставил перед собою даже статуэтку Будды.
Узнав об этом, «madame» перепугалась и дошла до крайнего предела негодования. Что она сделала с несчастным «полковником», я не знаю, но когда я вошел в его комнату, то увидел его лежащим на убогой железной кровати, в старом сереньком драповом халатике и с головой, обвязанной шелковым платком.
Он объявил» мне, что совсем болен, что у него невыносимо болит голова.
Через две-три минуты к нам, как буря, ворвалась Блаватская, в своем черном балахоне, с искаженным лицом и вытаращенными, сверкавшими глазами. Она, очевидно, не в силах была высидеть у себя в комнате и почувствовала необходимость излить свой гнев. Меня она положительно не заметила в первую минуту, я к тому же и сидел у окна, в стороне.
Устремясь к кровати Олкотта, она быстро-быстро выпалила несколькими английскими фразами, из которых я мог только разобрать, что дело идет о том, что она ведь не раз запрещала называть master’a полным именем!..
Олкотт как-то испуганно съежился.
– У! Старый дурак! – крикнула она по-русски и изо всех сил пихнула его кулаком в бок.
«Полковник» глубоко вздохнул и только молча перевернулся лицом к стенке. Тут она меня заметила, но нисколько не смутилась.
– Ну, подумайте, только подумайте, не осел ли он! – обратилась она ко мне и в отборных выражениях изложила всю вину несчастного «полковника».
Впрочем, через два дня эта буря совершенно стихла. Елена Петровна вернула свое расположение президенту теософического общества и даже милостиво не раз к нему обращалась:
– Болван Олкотт, старый кот, пошел вон!
Тогда он усмехался и произносил:
– Што такой? Бальван? Што такой?
И вдруг начинал декламировать:
Вольга, Вольга, вэсной многоводной
Ти нэ так затопльяешь полья!..
Он оставался крайне довольным своим знанием русского языка и производимым на меня впечатлением.
Генри Стил Олкотт и Уильям Джадж. 1880-е гг.
Воля ваша, когда при мне говорили потом о серьезной деятельности «полковника» Олкотта или когда я читал о нем как о некоем герое, как о знаменитости, проповеднике новой религии, увлекающем за собою бесчисленные толпы, каждый раз вспоминал я его фигуру в сереньком халатике, с обвязанной головою, получающую суровый удар в бок от десницы «madame» и с каким-то детским вздохом существа подначального и обиженного сворачивающуюся к стенке. И весь этот знаменитый «полковник», который, как бы то ни было, умел и умеет вставлять говорить о себе, мгновенно исчезал, и я слышал:
«Болван Олкотт, старый кот, пошел вон!»
Мне смешно, очень смешно; но что старому коту до чьего-либо смеха, когда на свете так много мышей, представляющих столь легкую и приятную добычу!..
Кроме этой бури, вызванной увлечением «полковника» на conference’e, во время пребывания Блаватской в Париже случился еще один инцидент, в котором главной героиней оказалась фрейлина А.
Она явилась к Елене Петровне и с негодованием стала рассказывать ей и ее родственницам о том, что некая старуха См-ва, издавна проживающая в Париже и хорошо известная тамошней русской колонии, распространяет самые ужасные вещи об Елене Петровне, о ее молодости и вообще о ее жизни в России и доходит до того, что объявляет, будто Елену Петровну попросили много лет тому назад о выезде из Тифлиса за всякие некрасивые деяния.
Елена Петровна вскипела и объявила:
– Я тотчас же напишу князю Дундукову-Корсакову, и он вышлет мне такое официальное удостоверение, которое заставит навсегда замолчать эту старуху!
Сказала и сделала: ко времени отъезда Блаватской в Лондон это удостоверение пришло. Г-жа А. перевела его на французский язык в русской конторе Ленца, отсчитала в достаточном количестве экземпляров и раздала всем теософам, прося распространять эти экземпляры всюду, где только можно.
Вот этот документ:
Удостоверение.
Настоящий документ выдан канцелярией тифлисского полицеймейстера жене действительного статского советника Елене Петровне Блаватской, по ее просьбе, в удостоверение того, что, по справке в архивах канцелярии, оказалось, что никогда не было возбуждено относительно означенной особы никакого преследования и обвинения ни в воровстве, ни в мошенничестве.
Словом, во все время пребывания г-жи Блаватской в Тифлисе она ничем не подала повода заподозрить себя в воровстве или ином неделикатном (?) деянии.
В силу чего удостоверяю это своей подписью с приложением казенной печати.
Полицеймейстер (подпись)
Тифлис, 7 июня 1884 года.
Перевод верен.
Франко-русская контора Е. Лен
42, Бульвар Гауеманна, 42,
Париж.
Когда г-жа А. передала мне несколько экземпляров этого курьезного документа, я, читая его, просто не верил глазам своим и не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
– Помилуйте! да ведь такое «удостоверение» компрометирует хуже всяких обвинений! Ведь вы этим приготовили самое полное торжество для См-ой! Да и, наконец, ваш документ доказывает только, что в «архивах канцелярии полицеймейстера» нет дела о воровстве или другом «неделикатном» деянии; однако очень легко иным путем попросить кого угодно выехать из города за всякие некрасивые вещи, причем никаких следов в полицейских архивах не остается…
Но г-жа А., особа самолюбивая, уверенная в своей практичности и высших дипломатических способностях, не поняла меня, рассердилась и долго потом при встречах обращалась ко мне с какою-то кисло-сладкой ужимкой.
Сама Елена Петровна, конечно, поняла и, получив эту прелесть, писала мне про г-жу А.: «…Не благодарила ее за напечатанный certificat [Документ – фр.] в том, что я не воровка, потому что такой глупый документ…».
