Покуда же в полном одиночестве она тосковала и никак не могла обойтись без меня. Я должен был во что бы то ни стало воспользоваться этим временем, а то появятся ее «нерусские» друзья, и она ускользнет от меня.
Она ежедневно, когда я приходил к ней, старалась сделать мне что-нибудь приятное, то есть произвести какой-нибудь маленький феноменчик; но ей никак этого не удавалось. Так, однажды раздался ее знаменитый «серебряный колокольчик» – и вдруг возле нее что-то упало на пол. Я поспешил, поднял, и у меня в руке оказалась какая-то хорошенькая, тонкой работы и странной формы маленькая серебряная штучка. Елена Петровна изменилась в лице и выхватила у меня эту штучку. Я многозначительно крякнул, улыбнулся и заговорил о постороннем.
В другой раз я сказал ей, что желал бы иметь настоящую розовую эссенцию, приготовляемую в Индии.
– Очень жаль, у меня такой нет, – ответила она, – вообще сильно пахучих веществ я не люблю и не держу; но не ручаюсь, что вы не получите из Индии розовую эссенцию, ту самую, о которой говорите, и даже весьма скоро.
Следя за ней с этой минуты, я отлично видел, как она отворила один из ящиков своего стола и вынула оттуда что-то. Потом, через полчаса времени, она, походив около меня, очень ловко и осторожно опустила мне в карман какой-то маленький предмет. Если бы я не наблюдал каждого движения и не понимал, зачем именно она кругом меня ходит, я, вероятно, ничего бы и не заметил.
Но я тотчас же вынул из кармана маленький плоский пузырек, откупорил его, понюхал и сказал:
– Это не розовая эссенция, Елена Петровна, а померанцевое масло – ваш «хозяин» ошибся.
– Ах, черт возьми! – не удержавшись, воскликнула она.
Наконец настал решительный день и час. Я пришел и увидел, что она в самом мрачном и тревожном настроении духа.
– Что с вами, на вас лица нет! Случилось что-нибудь? – спросил я.
– Я получила сегодня такие возмутительные, подлые письма… лучше бы и не читала! – воскликнула она, вся багровея и с признаками того раздражения, во время которого она совсем теряла голову и была способна на всевозможные глупости, о которых потом, вероятно, часто жалела.
– От кого же письма? Из Лондона?
– Да, из Лондона, все равно от кого… от обманных друзей, от людей, которым я делала одно только добро и которые готовы наплевать на меня теперь, когда мне именно нужна вся их поддержка… Ну что ж, ну и конец всему! Ну и поколею! Так им от этого нешто легче будет!.. Совсем плохо, друг мой, такие дела! Дрянь – дела, хуже не бывало!..
– Да, вот… такие дела, – сказал я, – а вы тут игрушечками занимаетесь, феноменчики мне устраиваете.
Она блеснула на меня глазами и пробурчала:
– Так ведь вам же все феноменов требуется!
– И из России есть письмо, – прибавила она уж иным тоном, – моя милая X. пишет… едет сюда, ко мне, на днях будет.
– Очень рад слышать, – сказал я и подумал: «Ну, теперь скорее, скорее, пока нет помехи и пока она в таком настроении!».
И тотчас же явился прекрасный случай мне на подмогу.
Блаватская заговорила о «Theosophist’e» и упомянула имя Субба-Рао как индуса, обладающего весьма большой ученостью.
– И какое у него лицо умное, замечательное! Помните, я вам прислала группы теософов и подписала имена… Неужто вам не бросилось в глаза его лицо?
– Не помню что-то.
– Да вот, постойте, вон там, на столике, откройте шкатулку и поищите… там должна быть его карточка вместе со мною, Дамодаром и Баваджи.
Я отпер шкатулку, нашел портрет и подал его ей вместе с пачкой хорошо мне знакомых китайских конвертиков, в которых обыкновенно получались «избранниками» письма махатм Мории и Кут-Хуми, появляющиеся «астральным путем».
– Вот, Елена Петровна, и я советовал бы вам подальше прятать запас этих «хозяйских» конвертиков. Вы так ужасно рассеяны и неосторожны.
Легко себе представить, что сделалось с нею. Взглянув на нее, я даже испугался: ее лицо совсем почернело. Она хотела сказать что-то и не могла, только вся бессильно дергалась в своем громадном кресле.
– Да и вообще пора же наконец кончить всю эту комедию, – продолжал я. – Давно я уж гляжу на вас и только удивляюсь. Вы такая умная женщина, а относитесь ко мне, как малый ребенок. Неужели вам, в самом деле, до сих пор не ясно, что еще в Париже, после «феномена с портретом в медальоне», я убедился в поддельности ваших феноменов. С тех пор эта уверенность могла только возрасти, а не уничтожиться. Мне всегда казалось, что я достаточно «не скрывал» от вас мои взгляды. Я все ждал, что вы наконец сами прекратите смешную игру со мною и станете серьезны.
Елена Петровна вытаращила на меня глаза и всматривалась ими в меня изо всей силы. Я уже достаточно подготовил ее к убеждению, что я человек, любящий посмеяться, легко относящийся к ее обществу, но расположенный лично к ней. Я твердо знал мою роль и также твердо знал, что только этой ролью добьюсь наконец сегодня всего, чего так давно хотел добиться. Пронзительные глаза «madame» не заставили меня смутиться – я улыбнулся и глядел на нее, укоризненно качая головою.
– Так ведь если вы уверены, что я только и делаю, что обманываю всех на свете, вы должны презирать меня! – наконец воскликнула Блаватская.
Ничего, пусть она сочтет меня теперь способным на очень «широкие» взгляды. Я вдруг решился.
– Отчего же! – отвечал я. – Обман обману рознь, есть надувательство и надувательство! Играть роль, какую вы играете, увлекать за собою толпы, заинтересовывать собою ученых, учреждать общества в разных странах, возбуждать целое движение – помилуйте! Да ведь это необычайно, и я невольно восхищаюсь вами! Такой необыкновенной женщины, как вы, я никогда не встречал и, наверное, никогда не встречу в жизни… Да, Елена Петровна, я изумляюсь вам, как настоящей, крупной, геркулесовской силе, действующей в такое время, когда слишком часто приходится встречаться с жалким бессилием. Конечно, «находят временные тучи»… но я думаю, что вы еще сумеете разогнать эти тучи, перед вами громадная арена… и по ней вы шествуете, как гигантский слон, окруженный прыгающими вокруг вас вашими индийскими и европейскими обезьянками «макашками»-теософами! Это грандиозная картина, и вы меня ею просто заколдовываете!..
«Пан или пропал!» – мелькнуло у меня в голове, и я, в свою очередь, впивался в нее глазами. Да, она действительно слон, но ведь и слона можно поймать, если взяться за это умеючи. А я недаром так долго возился с нею, я уже достаточно знал ее и понимал, что минута самая удобная, что она в самом подходящем настроении, что я взял самую настоящую ноту.
Ее мрачная, изумленная и почти испуганная физиономия стала быстро проясняться. Глаза так и горели, она с трудом дышала, охваченная возбуждением.
– Да! – вдруг воскликнула она. – У вас очень горячее сердце и очень холодная голова, и недаром мы встретились с вами! Вот в том-то и беда, что кругом слона, ежели я и впрямь слон, только одни «макашки». Один в поле не воин, и теперь, среди всех этих свалившихся на меня напастей, старая и больная, я слишком хорошо это чувствую. Олкотт полезен на своем месте, но он вообще такой осел, такой болван! Сколько раз он меня подводил, сколько бед мне устроил своей непроходимой глупостью!.. Придите мне на помощь, и мы с вами удивим весь мир, все будет у нас в руках…
