– Я давно уже знал, что рано или поздно вы мне это скажете, – отвечал я, – только, представьте себе, меня ничуть все это не пугает. Вы меня, видно, мало знаете. Прошу вас не прибегать со мною к подобному оружию…
– Я вас вовсе не пугаю, – воскликнула Блаватская, – только подумайте хорошенько. Если вы теперь вдруг станете уверять, что не верите больше в существование «хозяина» и Кут-Хуми, вам будут очень-очень большие неприятности. Подумайте об этом, это не шутка!
– Я никогда и никого ни словесно, ни письменно не уверял в том, что верю непреложно существованию ваших махатм. Что же касается неприятностей, то, будучи так коротко знакомым с вами, разве можно избежать их?
– Не серчайте и не язвите, – опять переменяя тон и ласково улыбаясь, перебила меня «madame», – мне ведь все равно, я думаю только о вашем спокойствии и благе. Да, конечно, это всего вернее, что тут было испытание, – продолжала она, совсем уже успокаиваясь, – если не вас, то, по крайней мере, всех теософов удовлетворит такое объяснение… Тем более что, как я и написала вам, «хозяин» был у меня и сказал мне относительно вас многое. Я вам сообщу кое-что с его слов… о том, что случится с вами в течение двух месяцев. Я умоляю вас, подождите только два месяца – и тогда вы должны будете, несмотря ни на что, убедиться в существовании «хозяина». Слушайте, вот что с вами случится…
И она с необыкновенной уверенностью, совершенно определенно и точно, сделала мне целый ряд предсказаний, возвестила мне самые удивительные события в моей личной жизни, которые должны одно за другим случиться не позже как через два месяца.
– Да перестаньте же, Елена Петровна, – говорил я, – ведь надо же отдавать себе отчет в том, что вы делаете. Ведь это же смешно – и вы так уверенно говорите, как какая-нибудь гадалка на кофейной гуще!
– Я говорю уверенно, – с достоинством объявила она, – потому что говорю со слов «хозяина», а он ошибаться не может. Вы были так терпеливы со мною, так долго со мною возились, вы говорите до сих пор, что, malgre tout, расположены ко мне и меня жалеете. Умоляю же вас исполнить мою последнюю просьбу: потерпите только два месяца, слышите – только два месяца! Если через эти два месяца вы не убедитесь в существовании «хозяина» и в том, что все его предсказания исполнились, тогда делайте, что хотите, хоть печатайте все, что вам известно… Только два месяца!.. Умоляю вас… обещайте мне!
Она, очевидно, хотела выгадать время, рассчитывала на всякие случайности и совпадения и пуще всего боялась, чтобы именно теперь, когда дела ее так плохи, не огласился среди теософического общества ее разрыв со мною. Но ведь все равно с таким жалким багажом, какой был у меня, я мог мало сделать, ничего особенно важного, то есть документального, я не мог сообщить ни Лондонскому обществу для психических исследований, ни парижским теософам.
Мне тоже оставалось надеяться, что в два месяца что-нибудь выяснится и мой багаж увеличится.
– Хорошо, – сказал я, – обещаю вам спокойно ждать два месяца, хотя не думайте, что вы поселили во мне хоть малейшую тень сомнения…
– О, оставайтесь с сомнением или без сомнения! – перебила она. – Вы будете ужасно посрамлены!.. Конец венчает дело… «хозяин» сумеет удивить вас, наказать и простить… запишите только его предсказания, а засим, если угодно, я имени его не буду произносить перед вами до тех пор, пока вы сами о нем не заговорите.
– Да, уж об этом я попрошу вас.
Она совсем успокоилась и глядела победительницей. Долгие годы ее удивительного существования и всевозможных приключений научили ее жить настоящей минутой.
– Но все же позвольте узнать, – спросил я ее, – что такое вы хотели сообщить мне столь важное о России и зачем обращались к моему патриотизму?
Она, наверное, забыла уже содержание своей записки, по крайней мере забыла роль, которую должен был играть тут ее «хозяин». Она сказала:
– Ну, это к «хозяину» не имеет никакого отношения! Я давно хотела с вами поговорить об этом, но не решалась… а вот сегодня решилась и докажу вам этим свое бесконечное доверие. Опять-таки, malgre tout, я гляжу на вас, как на друга…
– Благодарю за честь! – улыбнувшись, поклонился я.
Она или не заметила, или сделала вид, что не заметила моего тона.
– Видите ли, что это такое, – начала она, – вы скоро едете в Петербург, устройте очень важное и очень полезное для России дело. Я хочу предложить себя тайным агентом русского правительства для Индии. Чтобы помочь торжеству моей родины над этими подлыми англичанами, я способна на все. Я ненавижу английское правительство в Индии с его миссионерами – все это личные враги мои, алчущие моей погибели. Уже одного этого достаточно, чтобы я всю свою душу положила в борьбу с ними… А что я могу наделать им больших бед в Индии – это верно… и только одна я, никто больше не годится для такой роли! Мое влияние на индусов громадно – этому мне легко представить сколько угодно доказательств… За мной по одному моему знаку двинутся миллионы индусов… Я легко организую громадное восстание… Я ручаюсь, что в год времени вся Индия будет в русских руках… Пусть мне только дадут денежные средства… многого мне не надо – вы ведь знаете меня в этом отношении! – пусть мне дадут возможность проникнуть в Индию через Россию, так как иным путем после дела Куломбши и миссионеров я не могу туда пробраться, – и я совершу одно из величайших исторических деяний!.. Я уже несколько лет тому назад, еще во время министерства Тимашева, предлагала это, но не получила никакого ответа… А теперь… теперь это для меня еще легче… в год все устрою… Помогите мне в таком патриотическом деле!..
Так вот до чего она додумалась! Вот какое мщение хочет готовить англичанам, ее не оценившим! Нет никакого сомнения, что она искренно увлеклась этим планом и считала его легко исполнимым.
– Я не могу взять на себя хлопоты в таком деле, – сказал я. – Но вот что я вам посоветую, если вы действительно желаете совершить «историческое» деяние и это не фантазия, которую вы завтра же забудете: то, что вы сейчас мне сказали, изложите подробно и обстоятельно на бумаге, приведите все доказательства вашего влияния на индусов, объясните ваш план действий и т. д. Эту бумагу пошлите Каткову, с которым у вас уже давно сношения и переписка. А затем ждите его ответа. Если вы боитесь послать такой документ по почте, дайте его мне, и я обещаю вам, что передам его Каткову. Вот все, что я могу сказать вам и сделать…
Она была крайне недовольна, и по тому, как она взглянула на меня, когда я говорил, что могу взять с собою ее документ и передать его Каткову, я даже подумал, не боится ли она такого документа именно в моих руках. Как бы то ни было, она ни разу не возвращалась к разговору об этом предмете до самого моего отъезда из Вюрцбурга.
XVII
Дня через два или три я узрел приехавшую из России госпожу X. Она трижды, по-русски, облобызалась со мною и в отменных выражениях выразила свою радость по случаю нашей вторичной встречи. Я даже провел с нею двое суток вдвоем благодаря поездке, совершенной нами в Нюрнберг, на выставку разных редкостей. У меня сохранились об этой поездке самые смешные, комичные воспоминания. Полагаю, что мои читатели не поскучали бы, если б я вздумал поближе их познакомить с этой весьма интересной как по внешности, так и по внутренним, сердечным и душевным качествам особой. Не скучен был бы также и рассказ о ее мщении, которому она подвергла меня за то, что я, разглядев Елену Петровну, ушел от знакомства с нею. Но я рассказываю о моих сношениях с Блаватской, а не с ее родными и не выхожу из намеченных мною рамок.
