«Я люблю грибы, поэтому попросил его когда-нибудь взять меня с собой, и однажды это случилось. Он привез меня в город Сонома, и там мы набрали каких-то трубчатых грибов и лисичек. Просто вышли на улицу и набрали грибов на ужин! У меня было такое чувство, что я обрел невиданную мощь, что я разгадал загадку природы и теперь с голоду не умру». Энтони до сих пор работает шеф-поваром, но теперь в основном организует частные, закрытые обеды, так что у него остается немало дней для сбора грибов. Как правило, он ходит за грибами вместе с Беном, который также работает шеф-поваром. Энтони предупредил, что к нам сегодня присоединится еще один молодой парень, с которым они познакомились на гари неделю назад. Все, что о нем было известно, – его «грибное» имя: Паули Порчини.
Я понял, что этот Паули Порчини был представителем субкультуры профессиональных грибников, которые бродят по Западному побережью в грибные сезоны и собирают осенью белые грибы, зимой – лисички, весной – сморчки. «Эти люди живут в вагончиках, – объяснил Бен, – и не смотрят дневные новости». Они зарабатывают себе на жизнь, продавая найденные грибы посредникам, которые открывают свои «офисы» в номерах мотелей вблизи лесов, вешают таблички «прием грибов» и платят грибникам наличными. Энтони и Бен, конечно, не являются частью этого мира, поскольку имеют постоянную работу, живут в своих домах и продают собранные грибы непосредственно ресторанам. «Мы пока еще не считаем себя профессиональными грибниками», – заметил Энтони.
Потратив несколько часов на переезд через долину, мы наконец добрались до гор Сьерра-Невада и въехали в Национальный парк «Эльдорадо» (Eldorado National Forest) – занятую сосной и кедром территорию площадью 1200 квадратных миль (310 800 гектаров), зажатую между озером Тахо и Йосемитской долиной. Пока мы поднимались в гору, температура упала до минус одного градуса по Цельсию и по лобовому стеклу начал стучать ледяной дождь. Придорожные участки, засыпанные старым грязным снегом, становились все обширнее и белее, пока не слились в сплошной снежный ковер. Было начало мая, но мы въехали обратно в зиму.
Сморчки появляются на месте пожаров, уничтожающих сосну, сразу после того, как отступает покрывший землю снег и почва начинает прогреваться.
Поэтому, въехав в зону пала на высоте около пяти тысяч футов (около полутора километров), мы двинулись по оставленной лесозаготовителями дороге к границе между белым снегом и почерневшей землей. На высоте около 4500 футов (1,4 километра) мы нашли эту границу. Здесь начинался невообразимый черно-белый ландшафт, напоминающий лунный пейзаж. Я так уверенно называю высоту потому, что Энтони и Бен, как многие грибники в наши дни, носят с собой портативные локаторы глобальной системы позиционирования (GPS). Они помогают отмечать хорошие места, определять их высоту и… не заблудиться.
Мы вышли из внедорожника и осмотрелись. Вскоре появился и Паоли Порчини – бородатый немногословный парень лет двадцати пяти с посохом и банданой на голове. По всему было видно, что этот замкнутый человек чувствует себя в лесу как рыба в воде.
Лес был великолепен – и страшен. Страшен потому, что, насколько можно было видеть, он представлял собой кладбище с вертикальными столбами сгоревших стволов. Здесь не было ни одной горизонтали, ни единой веточки – все они погибли в огне. Всего на пять дней в октябре прошлого года эти места попали во власть огня. Пожар, который возник возле электростанции, с ревом прошел через эти горы и уничтожил семнадцать тысяч акров (семь тысяч гектаров) сосны и кедра, прежде чем ветер изменил направление, что позволило пожарным остановить огонь. Местами пожар был настолько сильным, что бесследно испарялись целые деревья. Единственное, что напоминало об их существовании, – это пустоты, которые уходили глубоко в землю. Они образовались потому, что пламя, охватившее деревья, спускалось по стволам вниз вплоть до лесной подстилки и двигалось дальше, выжигая даже корни деревьев. Наверное, заполнив один из этих почерневших кратеров гипсом, мы получили бы слепок всей корневой системы сосны с точностью до мельчайших деталей. Живого в этом пустынном ландшафте осталось немного: пролетали какие-то хищные птицы (мы слышали уханье сов), время от времени пробегали ошеломленные белки да кое-где виднелись свежие ярко-зеленые листья «салата старателя», которые на черной земле выглядели вызывающе.
И все же, если посмотреть на этот пейзаж несколько более отстраненным и эстетским взглядом, то он представлялся спокойной, почти модернистской абстракцией, которая была просто прекрасна. Черные вертикали погибших деревьев покрывали склоны холмов равномерно, как щетина на щетке, их устойчивый ритм прерывался только толстыми черными полосами, которые под углом проходили через сетку черных стволов. Это были следы грязевых потоков, которые с таянием снега хлынули в овраги. Словом, на месте леса возник четкий минималистский рисунок…
Практически в последний раз за сегодняшний день я поднял взгляд, чтобы рассмотреть панораму окрестностей. После того как Бен объявил, что нашел свой первый сморчок, я сознательно начал смотреть исключительно вниз. Внизу я обнаружил толстый ковер из сосновых игл, на фоне которого там и сям виднелись обугленные остатки сосен. Сморчок по форме напоминает загорелый палец, на который натянута дурацкая темная вязаная шапка с крупными ячейками. Своим совершенно комическим видом сморчки кому-то напоминают гномов-лепреконов, а кому-то – маленькие пенисы. В общем, характерная форма и структура поверхности делали бы сморчки легко заметными, если бы не их цвет, который варьировался от сероватого до черного. В результате грибы совершенно терялись на фоне пожарища. Издали за сморчки можно было принять обгоревшие пеньки и почерневшие шишки. Многие из них торчали прямо из земли, как пухлые пальцы, и обманывали грибника наличием на их поверхности ритмических узоров, напоминающих узоры на сморчках. В общем, разглядеть сморчки оказалось трудной задачей, и в первый час пребывания на пожарище мне приходилось подходить вплотную к каждому из этих сморчков-самозванцев…
Чтобы помочь мне «пристрелять» глаз, Бен (а он, по общему мнению, был самый зоркий в нашей команде) начал оставлять на месте найденные им сморчки. Делалось это для того, чтобы я мог изучить грибы в естественных условиях, приближаясь к группе сморчков под разными углами, и определить оптимальные для себя расстояние и угол обзора. Действительно, от тригонометрии пристального взгляда зависело если не все, то очень многое. В частности, обнаружилось, что если я ложусь на землю (а она представляла собой просто жидкую грязь, прикрытую слоем сосновых иголок), то сразу же вижу там и сям маленькие шляпки сморчков, которые за мгновение до этого были совершенно невидимы. Заметив меня «в положении лежа», Бен одобрил мой подход. «Как говорят пожарники, “остановись, упади и катись”, – заметил он. – С уровня земли видно то, что вы никогда не заметите сверху».
Бен и Энтони просто сыпали присловьями грибников, так что за день у меня собралась их целая коллекция. «Чтобы начать собирать, надо увидеть». Это значит, что вы никогда не увидите ни одного гриба до тех пор, пока кто-то другой не найдет его и не покажет вам, что грибы тут есть. «Грибная фрустрация» – это то, что вы чувствуете, когда все вокруг вас видят грибы, а вы – нет. Если вы все-таки нашли свой первый гриб, то это значит, что вы попрощались с «грибной невинностью». «Чертова куча» образуется, когда вы пристреляли глаз, а в это время вас начинают преследовать другие грибники, которые надеются, что вы поделитесь с ними своей грибной удачей. Сбиваться в «чертову кучу» – это, как мне дали понять, верх невоспитанности. Ну и, наконец, существует такое понятие, как «скринсейвер», хранитель экрана: через несколько часов поиска изображения маленьких коричневых вязаных шапочек намертво впечатываются в сетчатку ваших глаз. «Вот увидите, – говорил мне Бен, – когда сегодня вы доберетесь до кровати и закроете глаза, то в них все равно будут стоять сморчки. Сморчки всюду!»
