«Соседи думают, что я сошел с ума, – кричал Джоэл, перекрывая рев мотора. – Все время гоняю коров туда-сюда, туда-сюда. Это все потому, что, когда люди слышат слова “перегон скота”, большинство представляет себе долгий ненастный день, пару старых пикапов, лай своры собак, несколько банок жевательного табака Skoal и много-много крика. Но если честно, то у нас все совсем не так».
Как и большинство фермеров-луговодов, практикующих ротацию выпасов, Джоэл перемещает свой скот на свежую траву каждый день. «Тут у нас главный принцип – “Окружай и гони”, – объяснил он, когда мы остановились у ворот верхнего пастбища. Коровы, голов восемьдесят, лежали и жевали жвачку на относительно небольшой огороженной части гораздо более обширного участка, занимавшего южный скат холма.
«Мы тут пытаемся повторить в домашних масштабах то, что происходит с травоядными по всему миру. Антилопы гну в Серенгети, северные олени на Аляске, бизоны на Великих американских равнинах – стада любых жвачных всегда двигаются в поисках свежей травы, всегда ориентируются на ее жизненный цикл. Хищники тоже заставляют животных перемещаться и держаться вместе – так безопаснее».
Эти напряженные переходы и остановки «на обед» полностью изменили механизм взаимодействия скота с травой и почвой. Пришедшие животные выедают на участке почти все, но ведь затем они идут дальше, давая травам возможность восстановиться.
Местные травы фактически подстроились под такую модель выпаса, поскольку на самом деле от проходящих животных зависит их успешное размножение и распространение.
Почему это происходит? Не только потому, что, переходя с места на место, жвачные разносят семена трав и удобряют их своим навозом. Есть еще один механизм: выбоины от копыт образуют в почве маленькие затененные кармашки, в которых скапливается вода, создавая идеальные условия для прорастания семян. Далее: на хрупких почвах, где в сухие летние месяцы микробная жизнь почти останавливается, рубец в желудке жвачного животного берет на себя роль питательной среды для бактерий. Здесь они разлагают части сухих растений на основные питательные вещества и органические соединения, а затем животные распространяют их в моче и навозе по большим территориям.
Ежедневные перемещения, осуществляемые под девизом «Окружай и гони», также помогают поддерживать здоровье жвачных. «Кратковременное пребывание на участке позволяет животным лучше реализовать свой инстинкт – искать свежую траву, не загрязненную их же выделениями и не ставшую инкубатором для паразитов».
Джоэл отключил электроизгородь от аккумулятора и опустил провод, чтобы я смог зайти в загон. «Мы тут делаем то же самое с помощью переносных изгородей, – пояснил он. – В нашей системе содержания роль хищников, которые каждый день гоняют скот, играют заборы…» В практическую плоскость управляемый интенсивный загонный выпас перевело применение легких и недорогих электрических ограждений, многие элементы которых изобрел в 1960-е годы отец Джоэла. (В незапамятные времена грубое приближение к методам ротации выпасов обеспечивали пастухи с собаками.)
С очевидностью, коровы хорошо знали Джоэла – я видел, как они заждались встречи. Лежавшие буренки мигом поднялись на ноги, а самые смелые из них медленно двинулись к нам. Одна из коров подошла вплотную и стала ластиться к людям, как большая кошка («Это Баджер», – отрекомендовал ее Джоэл). В общем, мне показалось, что стадо Джоэла – это образец исключительной любезности и приятного внешнего вида, ибо состояло оно из животных черного, коричневого и желтоватого окрасов, которые представляли собой помеси пород Брахман, Ангус и Шортгорн. Джоэл не верит в эффективность искусственного оплодотворения и невысоко оценивает фантазии генетиков. Вместо этого каждые несколько лет он сам выбирает среди телят будущего производителя и называет его Лотарио в честь знаменитого женолюба из сериала «Симпсоны». А большую часть президентства Билла Клинтона главный производитель фермы проработал под именем Скользкий Уилли. Кстати, это не самая плохая идея – называть телят «скользкими». Может быть, именно поэтому все коровы в загоне были гладкими, с чистыми хвостами, а для жаркого июньского вечера на них было на удивление мало мух…
Нам вдвоем потребовалось не более пятнадцати минут, чтобы огородить забором новый участок рядом со старым, перетащить туда поилку и установить водопроводные трубы. (Система ирригации фермы представляет собой каскад самотечных прудов, которые Джоэл вырыл на склоне холма.) Травы в новом загоне были сочными и высокими, выше колена, и коровы явно предвкушали тот момент, когда они наконец смогут добраться до этих сокровищ.
И вот этот момент наступил. Больше похожий на метрдотеля, чем на владельца ранчо, Джоэл открыл ворота между загонами, снял соломенную шляпу и величественно взмахнул ею в сторону нового «салат-бара», призывая своих подопечных к обеду. После недолгих колебаний коровы пришли в движение; сначала они проходили через ворота поодиночке, потом парами, а потом все восемьдесят голов кинулись мимо нас на новое пастбище в поисках своих любимых трав. Веером рассыпавшись по загону, коровы одна за другой опускали большие головы, и скоро вечерний воздух наполнился глухими причмокиваниями, хрустом срываемой травы и низким сопением довольных животных.
Последний раз я наблюдал за ужином стада, стоя по щиколотку в коровьем навозе в загоне № 43 промышленной фермы Poky Feeders в Гарден-Сити, штат Канзас. Не было в мире двух обедов, которые различались бы более резко. Наиболее очевидная разница была вот в чем. Одни коровы ели свой собственный корм, другие же ждали самосвал, который привезет безликий общий комбикорм из кукурузы, выращенной за сотни миль отсюда, а затем с помощью специалистов по кормлению животных перемешанный в местной лаборатории с мочевиной, антибиотиками, минеральными веществами и жирами от другого крупного рогатого скота. Здесь мы привели коров к еде, а там было наоборот. Здесь после ужина нам будет нечего убирать, так как скот оставляет отходы своей жизнедеятельности именно там, где это больше всего нужно.
Коровы едят траву, которая напиталась солнцем. Всё, пищевую цепь на этом пастбище уже нельзя сделать ни короче, ни проще. Особенно это стало заметно, когда я сравнил эту цепь с той, что представилась мне на площадке промышленного откорма скота. Я представил себе щупальца трансконтинентальных корпораций, которые тянутся от этой площадки к кукурузному полю в Айове. Я увидел, как оттуда они простираются до области с пониженным содержанием кислорода в Мексиканском заливе. Я осознал, что они тянутся и еще дальше, к нефтяным месторождениям в Персидском заливе, откуда поставляется большая часть энергии, необходимой для выращивания промышленной кукурузы. Хлопья из кукурузы № 2 в кормушке бычка № 534 оказались связаны с промышленным комплексом (я уж не говорю о военно-промышленном), который опутывает половину мира.
И все же, если бы я мог видеть действительно все, что происходит прямо здесь, на этом пастбище, мог проследить все экологические связи, то сцена, которая разворачивалась прямо передо мной, не выглядела бы столь просто. На самом деле на одном квадратном футе этого пастбища действовал комплекс куда более сложный, чем тот промышленный комплекс, к которому был подсоединен бычок № 534. Нам трудно анализировать сложную структуру пастбища, потому что оно создано не нашими руками.
