Действительно, зачем стране производить собственное продовольствие, если другие страны могут производить его дешевле? В голову приходит множество причин, но большинство из них авторы типа Стивена Бланка – а их в мире легион – с ходу отбрасывают как сентиментальные. С моей точки зрения, одной из главных является продовольственная безопасность, которая исходит из знания того, что ваша община или ваша страна может прокормить себя самостоятельно. Среди других причин могу назвать красоту сельскохозяйственного ландшафта; перспективы использования разнообразных знаний о местности, которые фермеры приносят в сообщество. Не последнюю роль, наверное, играет и моральное удовлетворение от того, что ты покупаешь продукты не в супермаркете, а у фермера, которого знаешь лично. Наконец, не могу не назвать влияние местных факторов на вкус меда или сыра из непастеризованного молока. И все эти пасторальные ценности глобализация предлагает принести в жертву эффективности и экономическому росту!
Впрочем, немного поразмыслив, начинаешь задаваться вопросом, кто же на самом деле в этой дискуссии является реалистом, а кто – романтиком. Как написал Берри в эссе под названием «Тотальная экономика» (The Total Economy), мы живем в эпоху «сентиментальных экономик». Обещания построить глобальный капитализм, как до того обещания построить коммунизм, требует от человека веры. И в том и в другом случае мы должны поверить в то, что, уничтожив определенные дорогие нам вещи здесь и сейчас, мы добьемся большего счастья и процветания в неопределенном будущем. Как известно, нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца. Замечу, что ВТО в своих решениях ежедневно подтверждает справедливость этого тезиса.
Возможно, не случайно сентиментальный коммунизм потерпел неудачу именно в вопросах продовольствия. Советы принесли миллионы мелких хозяйств и фермеров в жертву мечте о коллективизированном промышленном сельском хозяйстве. Но им никогда не удавалось сделать то, ради чего создавалась вся эта система: накормить народ.
К моменту распада Советского Союза более половины потребляемых в стране продуктов производилось мелкими фермерами и садоводами-любителями, работавшими без официальных разрешений на частных участках земли, которые прятались в разных углах и трещинах разваливавшегося советского монолита.
Возможно, Джордж Нейлор, находящийся в глубинах американского монолита, был не так уж и неправ, когда во время наших разговоров о промышленном сельском хозяйстве сравнивал рост альтернативных пищевых цепей в США с «последними днями советского сельского хозяйства»: «Централизованная система производства питания не обслуживает потребности людей, поэтому они пытаются обойти ее. Сегодня тот же сигнал посылает нам рост фермерских рынков и развитие сельского хозяйства при поддержке местных сообществ». Конечно, проблемы нашей продовольственной системы очень сильно отличаются от советских – хотя бы потому, что последняя производила слишком мало пищи, а наша производит слишком много продуктов, в том числе немало некачественных. Но нет никаких сомнений в том, что существующая у нас система тоже не устраивает многих потребителей и производителей, поэтому они креативно находят пути для ее обхода.
Жизнь в рамках глобальной экономики дает много примеров неподконтрольности отдельному человеку: место работы, цены на АЗС, голосование на выборах. Но почему-то в отношении еды мы все еще чувствуем себя немного иначе. Мы все еще можем самостоятельно решать, причем каждый день, чем пополнить наш организм, в какого рода пищевой цепи участвовать. Другими словами, мы можем, например, отказаться от предлагаемого «промышленного» омлета и съесть вместо него какой-нибудь другой. Может быть, само по себе это не такое уж большое дело, но оно может стать действительно большим. Уже одно желание части потребителей вводить в свой организм что-то другое создало рынок экологически чистых продуктов объемом 11 миллиардов долларов. Эта «торговая площадка» была построена самими потребителями и фермерами, неформально сотрудничающими за пределами существующей системы – и уж точно без всякой помощи со стороны правительства.
На сегодняшний день тотальная экономика, отличающаяся поразительной способностью поглощать всякое начинание, находится на пути трансформации органического движения в отрасль промышленности – и в итоге в еще одну полочку в глобальном супермаркете.
Капитализму потребовалось менее четверти века, чтобы превратить эфемерные пакетики с помытыми и нарезанными листиками органического салата и трав в дешевый международный товар, который продается в розницу в новом органическом супермаркете. Но вне зависимости от того, хорошо это или плохо, есть люди, которые не соглашаются с таким подходом.
Джоэл Салатин и его клиенты хотят найти такое место, куда не дотянется эта грозная и неотвратимая сила. Возможно, развивая производство местных органических продуктов, они как раз и найдут такое место – по определению локальные продукты трудно продать на мировом рынке. Местные продукты питания, в отличие от органических, подразумевают существование новой экономики, а также нового сельского хозяйства, то есть новые социальные, экономические и экологические отношения. Ситуация становится гораздо более сложной.
Конечно, сам по себе факт локальности продукта не гарантирует, что он будет органическим или что его возделывание обеспечит устойчивое развитие экосистемы. Ничто не остановит местного фермера от использования химикатов или негуманного обращения с животными. Ничто, кроме неодобрения клиентов. Местный потребитель вместо того, чтобы смотреть на этикетки, будет осматривать саму ферму или найдет фермера и в глаза спросит его о том, как он растит урожай и как обращается со своими животными. Вместе с тем есть веские основания полагать, что настоящее местное сельское хозяйство, как правило, более устойчиво, чем обычное. Причины? С одной стороны, оно с меньшей вероятностью полагается на монокультуры, то есть не подвержено тому первородному греху, из которого вытекают почти все другие проблемы нашей продовольственной системы. Фермеру, который зависит от местного рынка, волей-неволей приходится производить большое разнообразие продуктов, а не специализируваться на одном-двух видах растений или животных, которых требует от него общенациональный рынок (органический или иной).
Супермаркет хочет получать весь свой запас салата из калифорнийской долины Салинас, все яблоки – из штата Вашингтон, всю кукурузу – из Айовы. (По крайней мере, до того дня, пока не решит, что хочет, чтобы вся кукуруза поступала из Аргентины, все яблоки – из Китая, а весь салат – из Мексики.) Жители Айовы могут съесть не так много кукурузы и соевых бобов из того гигантского количества, которое они производят. Так что если население Айовы решит питаться местными продуктами, а не покупать еду в супермаркете, то их фермеры будут вынуждены быстро научиться выращивать и другие растения, а не только кукурузу и сою. А когда они начнут выращивать такие растения, то, скорее всего, обнаружат, что могут отказаться от большинства удобрений и пестицидов, так как диверсифицированная ферма будет сама производить большую часть необходимых удобрений и средств для борьбы с вредителями.
Покупки в органическом супермаркете подчеркивают важность фермы; покупки в местных магазинах подчеркивают важность ряда других ценностей. Это происходит потому, что хозяйства производят нечто большее, чем просто еду; в частности, они воспроизводят местные ландшафты и местные сообщества. Станут ли клиенты Polyface тратить доллары, отведенные на еду, здесь, в Свупе, или в супермаркете Whole Foods в Шарлоттсвилле? От ответа на этот вопрос будет в большой степени зависеть, сохранится ли прекрасная долина, волнистая шахматная доска из полей и лесов, или тотальная экономика найдет ей другое, «более эффективное» применение. Сегодня в Европе можно часто увидеть на бамперах наклейки с надписью «Ешь свой пейзаж!» (Eat your view!). Смысл этого лозунга в том, что решение питаться местными продуктами есть акт сохранения местных условий. С большой вероятностью такое действие будет более эффективным (и более устойчивым), чем перевод средств различным экологическим организациям.
