Нет, нет, вовсе не это тревожило Кэтрин, когда она вместе с другими членами «Квинтета Кураж» совершала под руководством Яна обход их нового жилья. А тревожило ее исключительно количество спальных комнат. Пока директор водил их из одной комнаты в другую, она все время производила подсчеты, и к тому моменту, когда он начал демонстрировать им кухню в корабельном стиле, достойную кисти Вермеера, она уже поняла, что пятой спальни в доме не предвидится. Итак, одна для Бена, одна для Джулиана, одна для Дагмар и… и одна для нее с Роджером.
— До ближайшего магазина добраться не так-то просто, поэтому мы оставили для вас в буфете кое-какие продукты. Это не совсем английская еда, но в экстренном случае она может вам пригодиться.
Кэтрин сделала над собой усилие и, чтобы не показаться невежливой, заглянула в буфет, дверцу которого директор услужливо распахнул перед ней. Первым на глаза ей попался картонный ящик, на котором было изображено какое-то растение, точь-в-точь похожее на те, которыми были засажены все грядки вокруг дома. «BOERENKOOL»
[19] — гласила надпись на ящике.
— Как предусмотрительно с вашей стороны! — сказала она, вертя в руках почти невесомый ящик.
Когда наконец показалась Дагмар, было уже около девяти часов вечера. Директор давно уехал: участники «Квинтета Кураж» были заняты тем, что шумно распаковывали чемоданы, подкреплялись кукурузными хлопьями (Nieuw Super Knapperig!
[20]) и занимались другими делами, которыми обычно занимаются новоприбывшие. Маленькую фигурку велосипедистки, приближающуюся к дому, первым заметил из окна верхнего этажа Бен. Тогда все вышли наружу, чтобы скопом встретить заблудшее контральто.
Дагмар проделала весь путь от железнодорожной станции Дюйдермонде с тяжелым рюкзаком за плечами и под завязку загруженными передним и задним багажниками. Пот блестел у нее на шее, сквозь промокшую насквозь футболку виднелись черный бюстгальтер и загорелое худое тело. На коленях ее ярко-голубых велосипедных бриджей выступили черные пятна, а в растрепанной копне черных как смоль волос блистали капли влаги. И тем не менее, когда Дагмар, соскочив с велосипеда, покатила его по направлению к своим коллегам по коллективу, создавалось ощущение, что у нее в запасе все еще полным-полно энергии.
— Извините, что опоздала, — меня чуть было с парома не ссадили, — сказала она, слегка прищурив виновато огромные карие глазищи. Как все яркие личности нонконформистского склада, Дагмар предпочитала проноситься мимо обалдевших зевак, заставляя их, открыв рты, провожать ее изумленными взглядами, вместо того, чтобы предоставить им возможность тщательно разглядеть ее со всех сторон.
— Ничего, ничего, мы еще даже и не начинали, — сказал Роджер, шагнув в сторону Дагмар, чтобы помочь ей справиться с велосипедом, но Дагмар предпочла доверить свое средство передвижения Бену. Несмотря на то, что Бен, в силу большого веса, не был велосипедистом, ей почему-то показалось, что он лучше знает, как обходиться с двухколесным транспортом.
Слегка покачиваясь на усталых ногах, обутых в кроссовки «Рибок», Дагмар утерла лицо рукавом футболки. Ее поясница, впрочем, как и все ее тело, была цвета молочного шоколада.
— Рождение ребенка, как я посмотрю, вовсе не заставило тебя расстаться со спортом, — прокомментировал Джулиан.
— На самом деле я совершенно потеряла форму, — отозвалась Дагмар. — Попытаюсь восстановить ее, пока я здесь.
— Восстановить форму! — вскричал Джулиан, который, в присутствии Дагмар, всегда проявлял с ней во всем солидарность, чтобы никто не заметил, как она его раздражает. — Разве не за этим мы все сюда приехали?
Мысль о восьминедельном ребенке Дагмар заставила Кэтрин очнуться от ступора.
— А кто остался с маленьким Акселем? — спросила она.
— Никто, — ответила Дагмар. — Я взяла его с собой.
От этого заявления Джулиан непроизвольно разинул рот. Для него было уже не так-то просто смириться с необходимостью провести ближайшие две недели в обществе Дагмар, но то, что ему придется соседствовать еще и с ее грудным младенцем, окончательно выбило его из колеи.
— Я не… я не уверен, что это хорошая идея, — выдавил он, стараясь говорить напевно и задумчиво, словно кто-то поинтересовался его мнением по этому поводу и вот теперь, после длительных размышлений, он решил поделиться своими выводами.
— Неужели? — холодно переспросила Дагмар. — И почему, интересно знать?
— Ну, я подумал, что ведь нас привезли сюда, чтобы предоставить нам покой — в буквальном и в метафизическом смысле этого слова — и дать нам возможность хорошо отрепетировать произведение вдали от шума и всяческих отвлекающих факторов, ну и… все это теряет всякий смысл, если у нас будет все время плакать ребенок.
— Мой ребенок почти совсем не плачет, — сказала Дагмар, размахивая полой футболки в попытках охладить разгоряченное тело. — От большинства взрослых мужчин шума бывает куда как больше. — И сказав это, она направилась к входу в «Шато де Лют», так словно Джулиана вообще не существовало в природе.
— Ну что ж, поживем — увидим, — с унылым видом заключил тот.
— Вот именно, — бросила Дагмар через плечо. У нее на спине в пузатом рюкзаке спал сном праведным младенец, слипшиеся волосики которого торчали во все стороны.
К тому времени, когда квинтет наконец собрался, чтобы впервые серьезно взяться за «Partitum Mutante», за окнами было уже темно. Яркие огни бросали медный отблеск на стены комнаты, а в оконных стеклах отчетливо отражались пять очень непохожих друг на друга личностей, собравшихся на репетицию. Впрочем, Кэтрин казалось, что все пятеро собрались вместе, объединенные общим делом, словно мушкетеры, приготовившиеся к бою.
Если бы ей удалось сосредоточиться на этом нереальном образе, мерцающем в оконном стекле на фоне темного леса, она бы поняла, какова ее собственная роль в этом маленьком братстве. Самым трудным в их работе всегда были репетиции — в сравнении с ними сами выступления оказывались сущим пустяком. Слушатели, которые видели их на сцене как бы со стороны, принимали за аксиому то, что перед ними — сплоченный коллектив, и это позволяло «Квинтету Кураж» вести себя соответственным образом. Искусственная среда сцены концертного зала изолировала ее от всех возможных неприятностей — никто не спорил с ней, не задавал вопросов, на которые она все равно не могла ответить, и не склонял ее к тому, чтобы заняться любовью. Все, что от нее требовалось, — это петь в строгой гармонии с остальными. Или — как в случае «Partitum Mutante» Пино Фугацци — в строгой дисгармонии.
— Здесь фа-диез, Кэт, не фа-бекар.
— Точно?
— Так написано. По крайней мере в моей распечатке.
— Извини.
Самое сложное — это выдерживать дистанцию между собой и остальными до самого дня премьеры.
