Итак, «анатомический удел» мужчины и женщины глубоко различен. Не менее различно их социальное и моральное положение. Патриархат обрекал женщину на целомудрие; право мужчины утолять свои сексуальные желания признавалось более или менее открыто, тогда как женщина замкнута в границах замужества: для нее плотский акт, не освященный законом или венцом, есть проступок, падение, поражение, слабость; она обязана защищать свою честь и добродетель; ее «уступка», ее «падение» внушает презрение к ней, притом что ее победитель вызывает восхищение, хотя его и осуждают. С первобытных времен и до наших дней всегда считалось, что постель для женщины – это «услуга», за которую мужчина благодарит ее подарками или содержанием; но служить – значит отдавать себя господину; в таких отношениях нет обоюдности. Свидетельство тому – структура брака, равно как существование проституции: женщина отдается, мужчина берет ее и вознаграждает. Ничто не мешает мужчине подчинить себе женщину более низкого социального положения и овладеть ею: общество всегда терпимо относилось к любовной связи со служанкой, тогда как состоятельная женщина, отдавшаяся шоферу или садовнику, утрачивает свое социальное положение. Нравы позволяли американцам-южанам, ярым расистам, спать с чернокожими женщинами, и до Войны Севера и Юга, и в наши дни; они пользуются этим правом с надменностью властелинов; но белую женщину за связь с негром во времена рабства казнили бы, а сегодня линчевали. Рассказывая о том, что он переспал с женщиной, мужчина говорит, что он ее «взял» или что он ее «трахнул»; наоборот, женщина, говоря о своей связи с мужчиной, иногда употребляет грубое слово «поимела»; греки называли женщину, не знавшую мужчины, «parthenos adamatos», непокоренная девственница; римляне называли Мессалину «invicta», непобежденной, потому что ни один любовник не смог доставить ей наслаждение. Таким образом, для любовника половой акт – это завоевание и победа. Когда эрекция случается у другого, она зачастую кажется мужчине похожей на смешную пародию на намеренный половой акт, но, когда то же самое происходит с ним самим, каждый относится к ней даже с некоторым тщеславием. Мужская эротическая лексика сближается с военной: любовник атакует, как солдат, его член натянут, как тетива, эякуляция – выстрел, как из пулемета или пушки; мужчина ведет речь о наступлении, осаде, победе. В его совокуплении присутствует дух геройства. «Половой акт, который заключается в оккупации одного существа другим, – пишет Бенда в „Докладе Уриэля“, – наводит на мысль о захватчике и захваченной вещи. Поэтому, когда люди обсуждают даже самые цивилизованные любовные отношения, они употребляют такие слова, как „победа“, „атака“, „приступ“, „осада“, „защита“, „поражение“, „капитуляция“, то есть совершенно явно проводят параллель между любовью и войной. Этот акт приводит к осквернению одного существа другим и внушает осквернителю определенную гордость, оскверненный же, даже если все произошло с его согласия, испытывает унижение». В последней фразе вводится новый миф: мужчина пачкает женщину. На самом деле сперма – не один из экскрементов; о «ночной поллюции» говорят лишь потому, что в этом случае извержение семени не достигает своей естественной цели; но никто не считает кофе грязью и не говорит, что он пачкает желудок, на том основании, что от него на светлом платье может остаться пятно. Некоторые мужчины, наоборот, считают, что нечистой является женщина, она «замарана выделениями» и марает мужчину. Так или иначе, превосходство того, кто пачкает, довольно сомнительно. На деле сильная позиция мужчины основана на том, что его биологически агрессивная роль сочетается с социальной функцией главы, господина; последняя функция и придает такое значение физиологии. Будучи повелителем мира, мужчина, как на знак своей власти, претендует на право сильных желаний; о мужчине, наделенном большими эротическими способностями, говорят, что он сильный, мощный, – это определения, описывающие его как активность и трансценденцию. И напротив, поскольку женщина является лишь объектом, о ней говорят, что она горячая или холодная, иными словами, что она способна обнаружить только пассивные качества.
Итак, женская сексуальность пробуждается в совершенно иной атмосфере, нежели мужская. Кроме того, в тот момент, когда женщина впервые сталкивается с мужчиной, ее эротическое поведение очень сложно. Утверждение, что девственнице неведомо желание, что ее чувственность пробуждается мужчиной, неверно; эта легенда еще раз свидетельствует о безудержном стремлении мужчины к господству, о его желании ни в чем не признавать самостоятельности своей подруги, даже в ее тяге к нему самому. На самом же деле как у мужчины желание нередко пробуждается при контакте с женщиной, так и немало девушек страстно ждут ласки еще до того, как к ним прикоснулась рука мужчины. Айседора Дункан в «Моей жизни» пишет:
Мои бедра, напоминавшие еще недавно бедра мальчика, начали округляться, и по всему моему существу разлилось одно огромное, волнующее, настойчивое желание, в смысле которого нельзя было ошибиться. По ночам меня мучила бессонница и я металась в постели в горячечном, мучительном томлении
[334].
Вот что говорит одна молодая женщина, подробно и откровенно рассказавшая Штекелю о своей жизни:
Я начала страстно флиртовать. Мне хотелось «пощекотать себе нервы». Я очень любила танцевать, и во время танцев я закрывала глаза, чтобы полностью отдаться этому удовольствию… Когда я танцевала, во мне появлялось нечто вроде эксгибиционизма: чувственность брала верх над стыдливостью. В течение первого года я танцевала с увлечением. Я любила поспать, спала много и каждый день занималась мастурбацией, иногда это длилось целый час… Часто после мастурбации, вся в поту и не в состоянии продолжать из-за усталости, я засыпала… Я вся горела и была бы рада любому мужчине, который захотел бы меня успокоить. Я искала не какого-то определенного человека, а мужчину
[335].
Что действительно верно, так это то, что смятение девственницы не выливается в какую-либо определенную потребность: девственница сама не знает, чего она хочет. В ней еще жива детская агрессивная эротика, ее первые порывы были хватательными, и в ней все еще сохраняется желание обнимать, владеть; ее особенно привлекает добыча, обладающая качествами, которые она привыкла ценить при знакомстве с миром посредством вкусовых, обонятельных и осязательных ощущений. Дело в том, что сексуальность не является изолированной областью, она тесно связана с мечтами и чувственными удовольствиями; дети и подростки обоих полов любят все гладкое, упругое, мягкое, бархатистое, нежное, то, что не ломается и не теряет формы при нажатии, то, что симметрично на взгляд и ровно на ощупь; женщине, как и мужчине, приятно мягкое тепло песчаных дюн, которые так часто сравнивают с женской грудью, шуршание шелка, нежное прикосновение мягкого пуха, бархатистого цветка или фрукта; девушки питают особое пристрастие к неярким, пастельным тонам, к нежно-дымчатому тюлю или кисее. Им не нравятся грубые материи, скалы неправильной формы, поверхности из необработанного камня, терпкий вкус или кисловатый запах; в раннем детстве они, так же как и их братья, с любовью и нежностью прикасались к материнскому телу; в период самовлюбленности, во время бессознательных или вполне сознательных лесбийских опытов девушки выступают в роли субъекта и стремятся к обладанию женским телом. При первых взаимоотношениях с мужчиной их руки и губы еще хранят воспоминания об активных ласках и добыче. Однако мужчина с его крепкими мускулами, шершавой, а то и поросшей волосами кожей, терпким запахом и грубыми чертами не вызывает у них желания, а иногда и просто внушает отвращение. Именно об этом пишет Рене Вивьен:
